Александр Дроздов - Первопрестольная: далёкая и близкая. Москва и москвичи в прозе русской эмиграции. Т. 1

Шварц похоронен по обычаю православной церкви в храме села Очакова, прямо против алтаря. На его белой плите высечены крест и герб. Неизвестно, что сталось теперь с могилой московского мага.

Место покойного занял Новиков. Он стал «единственным предстоятелем теоретической степени Соломоновых наук в России».

В доме «Дружеского общества» у Меншиковой башни в одной из горниц на столе, покрытом зелёным сукном, стоял под трауром мраморный бюст покойного магистра. В той же горнице было Распятье под покрывалом чёрного крепа.

В те годы члены «Дружеского общества» с общего согласия стали носить одинакового покроя и цвета кафтаны, голубые, с золотыми петлицами.

В своих ответах на опросные пункты студент Колокольников пишет об этих кафтанах: «Что касается платья, то я, ей-ей, ни от них, ни от других ничего не знал, какое их было намерение носить такой униформ». И дальше: «Членов компании можно было признать по голубым кафтанам, золотым камзолам и чёрному исподнему платью».

О московских мартинистах толковали по всей России и больше всего о том, что «они занимаются чертовщиной и чернокнижием».

Екатерина уже давно и с презрительным вниманием следила за таинственными московскими «персонами».

Государыню раздражали их «колобродства, нелепые умствования, раскол». Ничего другого она в них не замечала. Мартинисты для неё не лучше ловкого мошенника Калиостро, «лысого чёрта», как она его называла, одурачившего в Петербурге Елагина жизненным эликсиром и отысканием философского камня.

Наконец, в 1786 году было приказано испытать в вере отставного поручика Новикова. Ответ митрополита Платона известен, но тем не менее книги новиковской типографии были к распространению запрещены.

Новиков почувствовал первые раскаты грозы.

С 1787 года он накладывает на орден Злато-розового Креста «молчание и бездействие». Только голод того года вызывает орден к делу, и горячая речь Новикова отдаёт на помощь голодающим состояние Походяшина.

В том же году, через архитектора Баженова, мартинисты пытаются сблизиться с наследником престола Павлом Петровичем, который, по некоторым свидетельствам, вступил во франкмасонскую ложу во время своего заграничного путешествия и «был посвящён князем А. Б. Голицыным, последователем Сен-Мартена».

Через год были также отправлены в Лейденский университет воспитанники «Дружеского общества» студенты Колокольников и Невзоров.

Через два года, в 1791 году, скончалась жена Новикова, и он переселился из Москвы в своё подмосковное сельцо Авдотьино-Тихвино Бронницкого уезда с сыном, двумя дочерьми, с другом Гамалеей и вдовой И. Е. Шварца.

Московский орден замирает «в молчании».

Но гроза идёт. Это были отголоски грома французской революции.

Императрицу, когда-то называвшую себя «республиканкой в душе», когда-то писавшую самый либеральный в Европе «Наказ», собиравшую первую российскую Палату депутатов, застрашил ещё Пугачёв, при котором открылось, что «русские мужики умеют катать головами не хуже французов». Её застрашил Радищев, этот «бунтовщик хуже Пугачёва». С давней неприязнью следила она и за «колобродствами» мартинистов.

У состаревшей государыни остался один близкий советник — неумный, злой и вульгарный фаворит Платон Зубов. Императрица говорила ему, что «Новиков — человек коварный и хитро старающийся скрыть свои порочные деяния». Зубов настаивал на жесточайших мерах.

Связи Новикова с наследником престола Павлом Петровичем были представлены Екатерине как революционный заговор мартинистов против неё и за её сына. Таинственное московское общество решили раздавить.

В 1790 году возвращались из чужих краёв в Москву с докторской степенью воспитанники «Дружеского общества» Невзоров и Колокольников. Обоих медиков арестовали на границе и передали в руки известного «обер-палача и кнутобойцы» Шешковского. Их допрашивали в Петропавловской крепости. Шешковский будто бы сказал Невзорову, что государыня «приказала бить его поленом по голове, доколе не сознается».

— Слова, приличные простой бабе, — будто бы ответил Невзоров. — Вы клевещете на государыню…

Сохранился один документ: доклад Ив. Ив. Шувалова, 1792 года, августа 18 числа, о допросе Невзорова.

О допросе умалишённого. Несчастный Невзоров, по словам Колокольникова, помешался ещё в Геттинге из-за неразделённой любви: «Невзоров был влюблён в девку, в том же доме, где он, жившую, и без её ответного чувства впал в болезнь».

Как видно, уже помешанным вернулся он из чужих краёв в Россию.

Вот опросные пункты Невзорову:

«Были ль вы в народном собрании во Франции или не имели ль какого сообщения или сношения с членами народного собрания?»

«Изъясните причину, почему вы называете в Невском монастыре митрополита, монахов и прочих иезуитами?»

«Сверх того, говорили вы между прочим, что ваше учёное общество отвратило бунт в России, то и показать вам обстоятельно?»

И вот зловещие ответы умалишённого:

«Сказано ему, Невзорову, было, что если он ответствовать не будет, то он, яко ослушник власти, по повелению Ее Императорского Величества будет сечён, на что с азартом говорил, я-де теперь в ваших руках, делайте, что хотите, выводите меня на эшафот и публично отрубите голову».

«А в Невском монастыре все иезуиты, и меня душили магнизациею, так как и в крепости все иезуиты, и тут также его мучат составами Калиостро, горючими материями».

«Меня и в супах кормят ядом, и я уже хотел выскочить в окошко, а в крепости солдаты и сержант разбойники, которые имена себе переменили».

«И хотя Невзоров Ив. Ив. Шуваловым довольно был уверяем, что солдаты люди добрые и верные, сказал: „Во Франции-де, где прежде бунт начался, как не в Бастилии, ведь и здесь был Пугачёв, да есть-де ещё какой-то подобный ему Метёлкин“».

Несчастный «просил отвести ему другие покои, а в этом покое писать он не может, потому что под покоем, где он сидит, множество горючих материй, да думаю, что тут много и мёртвых».

Наконец, он «отказался принять бельё и одежду, ибо всякое бельё и платье намагнетизировано».

После таких ответов «Его Высокопревосходительство Ив. Ив. Шувалов заключение сделал таково, что оный Невзоров в уме помешан…»

Точно бы провидел несчастный в горячечном бреду будущий русский бунт, когда виделся ему новый Пугачёв в виде бесчисленного «Метёлкина» и «разбойники, которые имена себе переменили», — те, кто мучает теперь Россию.

Те же видения были и у розенкрейцера Кутузова, обвиняемого позже в «делании золота», когда писал он в одной из своих берлинских записок, что отечество наше соделается вместилищем казней…

Розенкрейцеры как бы провидели будущее России и желали победить самую судьбу её, но «бунта в России» не отвратили…