Морис Монтегю - Король без трона

— Кто же меня знает? — пожал плечами Гранлис.

— Мартенсар, сын архимиллионера, банкира Жозефины, — продолжал Прюнже, — которому она должна огромные суммы. Значит, можно сказать наверное, что этот плебей будет принят.

— Рантвиньи? — спросил Гранлис. — Кто это? Я не знаю.

— Какой-нибудь провинциальный дворянчик, — пояснил Прюнже, — этого имени я не встречал при дворе прежнего времени. Теперь так многое изменилось, так многое забылось…

— Да, но и мое имя… что оно может напомнить прежним обитателям Версаля? — усмехнулся принц. — Людовик, иначе де Гранлис.

— О, слишком многое, — проворчал Иммармон, — оно слишком ясно. Я советовал вам взять другое, попроще, менее иносказательное.

— Не все ли равно? — устало сказал принц. — На все воля Божия.

Снова раздался голос слуги:

— Граф де Тэ, князь де Груа! Граф Новар!

— Вот это настоящие дворяне, — заметил Прюнже, знавший, казалось, все гербы Франции.

— Да, — подтвердил Гранлис, — князья де Груа, графы де Тэ — старинная семья, когда-то самые верные слуги короля. Все изменилось, — прибавил он со вздохом.

— Почем знать? — заметил Иммармон. — А мы сами? Не следует судить по одной наружности.

Прошло с четверть часа.

Постепенно были вызваны маркиз Невантер, д’Орсимон, Микеле де Марш. Каждое имя вызывало у стоявших на ступенях лестницы свои комментарии, в дурную или хорошую сторону.

Наконец слуга произнес своим громким голосом:

— Господин де Гранлис, граф де Прюнже д’Отрем, виконт д’Иммармон!

Гранлис крепко пожал руки своих друзей, причем произнес:

— До свиданья! Моя судьба решается… Если меня не арестуют, приходите через час в «Золотой колокол» пообедать со мной.

— Арестуют? Это почему? — воскликнули те.

Молодой человек, сын Людовика XVI, поднялся на остальные ступени и вошел в галерею. Его спутники издали медленно следовали за ним.

— Знаешь, кузен, я боюсь, — шепнул один из них.

— Я тоже…

— Что, если он не выдержит своей роли? Он такой нервный! Притом здесь, в этом замке, столько воспоминаний прошлого… Что, если его примут не так, как он ожидает?..

— Подождем!

Они видели, как вошел в апартаменты Жозефины тот, чья участь так беспокоила их.

Императрица принимала посетителей в бывшем салоне Марии-Антуанетты, выходившем террасой на огромный парк, полулежа на узкой кушетке бледно-зеленого шелка, украшенной орлами. Она была одета в легкую индийскую кисею; ее шея и руки были открыты; легкая жемчужная диадема украшала ее красивую головку. Несмотря на свои сорок три года, Жозефина умела еще казаться молодой благодаря своему искусству одеваться и приятному голосу.

Около нее сидели ее дочь Гортензия, уже месяц считавшаяся королевой Голландии, но не торопившаяся ехать к своему царственному супругу; она казалась младшей сестрой императрицы и уступала ей в красоте.

Вокруг них полукругом расположились придворные дамы, соперничая между собой красотой, роскошью нарядов и знатностью рода.

Между ними выделялась своей молодостью и ослепительной красотой Луиза де Кастеле. Года два тому назад она вышла замуж за драгунского капитана, мало бывавшего в обществе; она обожала мужа, он платил ей взаимностью, но то служба, то игра в карты часто разлучали молодых супругов. Луизу очень любили при дворе за ее всегда веселый характер, отлично подходивший к роду ее красоты. Великий художник Грез, умерший в старости от нищеты, в самые блестящие дни своей славы избрал эту белокурую красавицу своей моделью изо всех отличавшихся красотой придворных дам. Казалось, она разливала свет и радость вокруг себя, сияла очарованием. Самые угрюмые лица прояснялись при виде ее; даже император в минуты гнева не мог устоять против этой ликующей красоты. Луизу прозвали «колдуньей», и она считала это лучшим комплиментом.

Позади этого женского ареопага стояли у дверей несколько дежурных офицеров; там же были камергер и шталмейстер.

Вся эта картина была величественна; царил строжайший этикет. Зал был тоже великолепен; отделанный золотом потолок представлял различные аллегории работы знаменитых художников; на стенах виднелись портреты еще времен королей; обои изображали мифологические сцены. Огромные окна-двери, открытые на террасу, позволяли видеть обширный парк с зелеными лужайками и белоснежными статуями.

Слуга возгласил на пороге зала:

— Господин де Гранлис!

Принц вошел и потупился, будучи ослеплен яркими солнечными лучами, но затем грустным взглядом окинул все кругом. Медленными шагами направился он к императрице и шага за три от нее поклонился несколько высокомерно, без следа униженности.

Обыкновенно Жозефина протягивала руку входившим, не столько для поцелуя, как для того, чтобы взять представляемые обыкновенно письма. Но у этого красивого молодого человека не было в руках никакой бумаги; он так мало походил на других, казался таким особенным, что императрица удивленно посмотрела на него. Окружающие тоже молча рассматривали вошедшего. Стояло глубокое молчание, точно каждый смутно предчувствовал, что эта сцена — не что иное, как пролог какой-нибудь драмы.

Гранлис стоял перед императрицей неподвижно и безмолвно, как бы ожидая слова поощрения. По крайней мере, она так поняла это, а потому покраснела и с некоторым усилием произнесла:

— Господин де Гранлис, если не ошибаюсь… Что вам угодно от меня?

— Мадам, — медленно начал молодой человек, — у меня нет никаких рекомендаций, и я желал бы поговорить с вами наедине, без свидетелей.

Он сказал «мадам», а не «ваше величество», как того требовал этикет, и свободно выразил свое желание, не придавая ему формы просьбы.

Шокированные придворные нахмурились, дамы сделали гримаску… Но сама Жозефина, легкомысленная креолка, не казалась смущенной таким нарушением этикета. Гранлис понравился ей и заинтересовал ее с первого взгляда; кроме того, к ее собственному удивлению, он как-то смущал ее, и она даже не могла объяснить себе это.

Уступая его желанию, она отпустила всех дам, даже Гортензию, сделала знак офицерам выйти за двери. Когда первый камергер остановился было шагах в десяти, как бы из предосторожности, она жестом приказала ему удалиться. В зале осталась одна Гортензия, в дальнем углу перелистывавшая альбом.

— Вы желаете получить патент на звание офицера в полку Изембурга или Тур д’Оверна? — заговорила императрица.

— Да, мадам!

— Вы знатного рода?

— Да.

— Почему же тогда у вас нет никого, кто рекомендовал бы вас при дворе передо мной? Никакого покровительства?

Гранлис улыбнулся; взоры его синих глаз, устремленные на императрицу, сверкнули ярким огнем.

— Простите, мадам, у меня есть покровительство, а именно ваше.