Хаджи-Мурат Мугуев - Буйный Терек. Книга 1

— Миль пардон, ма шер, сам вижу, что моветон, хоть и офицер; у него одна нагая существенность и никакой дворянской приязни. Что поделаешь, все светские господа ушли на чечена, — пожал плечами Петушков.

Четверти опустели. Выпитая водка и чихирь кружили головы заскучавшим девушкам, и они, уже не обращая внимания на мужчин, стали ссориться друг с другом, припоминая одна другой какие-то обиды. Петушков, забившись в угол, целовался с худенькой черноглазой актрисой, игравшей в «пиесе» одну из испанок. Белокурая балерина, обняв «амура», кружила ее по комнате, щекоча и смеясь. Пехотный поручик, стоя на коленях, бессвязно уговаривал девушку в розовом сарафане ехать с ним в станицу Шелкозаводскую, где «полковой поп… раз-два… по команде обвенчает нас… и ты станешь… по-по-рутчицей… а потом и… капи… таншей».

Охмелевшая девушка, хихикая, слушала, не отнимая руки, которую держал офицер.

Средняя дверь внезапно полураскрылась, и на пороге показалось бритое, с опущенными вниз баками лицо камердинера князя Прохора, или Прохор Карпыча, как величала его прислуга. Лицо Прохора было глупо изумлено. Зрачки широко раскрыты. С минуту он переводил взор с одного на другого, потом вдруг побагровел и высоким, срывающимся голосом крикнул:

— Бесстыдницы, это чего ж такое? — И ткнул пальцем на остатки еды, пустые бутыли и залитый, закапанный вином стол.

Голос его был так визглив и угрожающ, что девушки ахнули и в страхе заголосили.

Растерявшийся, бледный Петушков вскочил со стула и, бросив свою даму, прячась в углу, хотел незаметно выскользнуть, направляясь вдоль стены к выходу.

— Негодницы! Вот ужо приедет их сиятельство!.. — переступая через порог, визжал Прохор. — Он вас, срамниц, на конюшню пошлет.

— Т-с-с… те… прошу тебя, милейший Прохор… как тебя по батюшке… не устраивай шуму. Ну, прошу тебя, ну, умоляю наконец, — лепетал Петушков. Расстегнув мундир и вынимая из внутреннего кармана зелененькую ассигнацию, он торопливо совал ее в руки Прохора..

Камердинер краем глаза оглядел бумажку и с презрительным достоинством отвел руку Петушкова.

— Не надо-с, не берем… а вам очень даже стыдно такое делать! Приедут князенька, обо всем доложено будет. — И, чувствуя свое превосходство над окончательно струсившим подпоручиком, назидательно сказал: — Стыдно-с, сударь!

Петушков, заглядывая ему в глаза, лепетал что-то с просительной улыбкой, как вдруг пехотный офицер отодвинул резким толчком в сторону Петушкова и, подойдя к иронически улыбавшемуся камердинеру, спросил:

— Кто такой?

— Камердинер их сиятельства, Прохор Полушкин, а вы кто есть в нашем доме, сударь? — с важностью осведомился Прохор.

— Я государю моему поручик инфантерии, тебе же не сударь, а ваше благородие, — раздельно сказал поручик и со всего размаху дал наотмашь затрещину по нахально улыбавшемуся лицу Прохора. Прохор охнул и схватился за щеку. Девушки взвизгнули и присели на месте.

— Что вы, что вы, поручик, — испуганно схватил его за руку Петушков.

— Но, но, не хватать, а то и вам могу смазать, чернильная душа, адъютантская совесть! Он вас «сударем» зовет, на вас кричать смеет, а вы, офицер, его деньгами да посулами улещаете. Прочь! — рявкнул поручик и неожиданно снова хряснул по щеке приходившего в себя от изумления Прохора.

— Убивают! — завопил камердинер, бросаясь к дверям.

Девушки в страхе кинулись за ним.

— Стой!! — громовым голосом закричал поручик. Его черные усы заходили, в руке блеснул пистолет. Услышав щелканье курка, камердинер оглянулся и замер в страхе. Усатый поручик целил ему в голову. Петушков, трясущийся и бледный, держась за сердце, стоял у стены. Одна из актерок залезла под стол, другая, визжа, билась в объятиях толстушки. Остальные, ожидая выстрела, в страхе жались к стене.

— Подойди сюда! — негромко, очень спокойно сказал поручик.

Прохор с раздувшейся щекой и красным слезящимся глазом, всхлипывая, сделал шаг.

— Смелее… ну-у! — сказал офицер.

Сделав на негнущихся ногах еще два шага, камердинер, отворачиваясь в сторону от наведенного пистолета, жмурясь и плача, подошел к нему.

— Ну, кто я такой? Ты теперь знаешь? — спросил поручик и левой рукой медленно расправил свои черные, жесткие усы.

— Так точно, ваше благородие, господин поручик! — заикаясь, пробормотал Прохор.

— Правильно, а теперь слушай, кобылячье семя! Если ты скажешь хоть одно слово, хоть один звук своему барину про нашу компанию и про вот этих женщин, то я, поручик Куринского полка, Прокофий Ильич Гостев, вот из этого самого пистолета двойным зарядом прострелю твою подлую, холуйскую башку, в чем и клянусь перед крестом господа бога и портретом моего государя! — Он вытащил из-за ворота сюртука нательный крест, поцеловал его и, подойдя к портрету царя, отдал честь. — И запомни, что я офицер, а не «сударь» и ежели что обещал, так выполню точно. Понял?

— По-понял. Ни слова, вот вам истинный крест, ни слова! — забормотал, кланяясь, камердинер.

— Ступай! — коротко сказал поручик. — Прошу извинить меня, красавицы, за шум и беспокойство, но мы народ простой. — Он надел фуражку, спрятал в карман сюртука пистолет, пристегнул шашку и, отдав честь примолкшим девушкам, пошел к выходу.

— Обождите, почтенный Прокофий Ильич, и я сейчас, вместе, — засуетился Петушков.

— Вот что, сударь, — подчеркивая последнее слово, сказал черноусый офицер. — Мне с вами не по пути, да и неохота. — С минуту он ждал ответа; не дождавшись его, дерзко ухмыльнулся, поправил усы и, высоко подняв плечи, вышел из комнаты.

— Вот это мужчина, ах, какой геройский кавалер! И кто бы только подумал! — в восхищении сказала толстушка, восторженно глядя вслед офицеру.

— Чудный! А как он Прошке по морде вдарил! Я аж закатилась от страху. Душка! — простонала блондинка.

— А как пистолет схватил, так страшный стал, как демон, ну, думаю, пропал наш Прошка, — сказала девушка в сарафане.

— Это мужчина, герой, а вы что… только где в углу обнять норовите да гадости разные сказываете… Истинный вы «сударь», — отворачиваясь от Петушкова, сказала толстушка. — И знаете что, ступайте вы себе домой, хватит! — уже совсем бесцеремонно закончила она.

— Позвольте, медам-с, что это за такие слова и прочее, я и рассердиться могу… — обиделся Петушков.

— Ну и сердитесь, а мы спать хотим, идите, идите, а то сейчас Матвея покличем.

Подпоручик встал и, застегнувшись до самого воротника, закинув назад голову и ни на кого не глядя, вышел из залы. Холодное молчание проводило его. Когда он поспешно сходил по ступенькам, до него докатился дружный хохот. Петушков съежился, осторожно открыл калитку и вышел на улицу. Ночь, свежий воздух, яркие звезды стояли над крепостью. Пройдя саженей пять, Петушков оглянулся.