Хаджи-Мурат Мугуев - Буйный Терек. Книга 2

Гамзат кивнул.

— Я не пошел тогда на суд… и не случайно. Убивать этих греховных молодых людей не следовало. В жизни мужчин и женщин есть много такого, в чем не разберется ни один кадий, ни один мулла… Но шариат строг, и у него для подобных вещей есть точные указания — смерть. И ты твердо, не колеблясь, осудил их на смерть… их побили камнями… — Имам сделал паузу. — Там ты был истинным шихом и мюридом… А теперь, Гамзат, иди к себе, подумай, и как ты решишь, так и будет с Герай-беком. Только помни, наша крепость — не горы, не скалы, а справедливость.

Все стали молча расходиться. Последним в тягостной задумчивости ушел Гамзат.

— Шамиль, останься на минуту, ты мне нужен. — И когда все вышли, Гази-Магомед сказал: — Шамиль, два дня назад ты был не согласен со мной, когда мы говорили о наибах, которых ты предлагал назначить хозяевами аулов. Что скажешь теперь?

Шамиль молчал.

— Подумай над этим и не становись на опасную тропу. Я умру, а тебе еще предстоит большая дорога с народом.

Когда возвратился Гамзат-бек, у имама находились Шамиль, старшина и кадий аула.

— Имам! Герай-бек должен быть казнён. Своей корыстью и разбоем он нанес вред нашему святому делу, а его смерть смоет этот позор с нас.

— Ты прав, сын веры, — мягко сказал Гази-Магомед. — Чем чище будут наши ряды, тем больше людей пойдет за нами. Что ты еще хочешь сообщить, Гамзат-бек?

— Имам, разреши мне самому, всенародно отрубить голову презренному выродку и вору.

— Нет, Гамзат-бек, нет. Это — дело палача. Ты не убийца. Твои чистые руки могут быть обагрены только кровью гяуров и бежавших к ним властителей, вроде шамхала, ханши Паху-Бике и ее презренных сыновей. В Аварии и так слишком много людей, ненавидящих тебя. А если ты казнишь Герай-бека, у тебя появятся кровники в вашем роду. Зачем умножать врагов? Ты поступил правильно, остальное сделает палач. Садись и обсуди с нами, когда и как нам следует ударить по Грозной и станицам казаков.

В Черкей на военный совет съезжались начальники отрядов, чтобы сообща решить «большую» войну с русскими.

Неожиданные удары мюридов по Дагестанской линии и разгром отряда Эммануэля взволновали Паскевича и разъярили Николая. Захват Кизляра, трехдневное пребывание в нем войск Кази-муллы, погром города, осада Бурной и Внезапной, падение блокгаузов и мелких укреплений — все это создало напряженную, тревожную обстановку на Северном Кавказе. Большая часть русских полков все еще находилась в Анатолии, и, хотя мир с Турцией был заключен, отряды медленно возвращались в Закавказье.

Паскевич слал фельдъегерей в Петербург, но вместо помощи из столицы шли указания и повеления разгневанного императора, вносившие еще большую растерянность и сумбур в дело управления краем.

Только поздней осенью 1830 года стали прибывать из Закавказья части, ранее уведенные на турецкий фронт.

После военного совета, созванного имамом, минуло два дня. Русские, оповещенные лазутчиками, ждали новых вестей, понимая, что имам, пользуясь рядом успешно проведенных набегов на Тарки, Дербент и Темир-Хан-Шуру, не остановится на этом. Но куда пойдут скопища мюридов — снова на дагестанские дистанции или бросятся всеми силами к Грозной и Владикавказской крепостям? От лазутчиков не поступало ничего. Разведка, высланная местными приставами, не сообщала новых данных, и штабы Дагестанской и Кавказской линий терялись в догадках. Ответ пришел ранним осенним утром из района Гудермеса.

Четырехтысячный отряд мюридов под командованием Гази-Магомеда напал на русские опорные пункты «Слава» и «Крест». В ожесточенном бою оба пункта были взяты горцами, около полутораста солдат убито, захвачены пленные, а сами опорные пункты сожжены. Затем в Грозную поступило новое донесение: имам возле Гудермеса разгромил русский отряд, взял с бою орудие, отогнал табун драгунских коней в двести голов и двинулся в сторону аула.

По тревоге из крепости Грозной на помощь отступающим срочно поскакал Гребенской полк под командованием полковника Волженского. За казаками двинулись отряд пехоты, четыре орудия, три сотни казаков Моздокского полка и триста человек армянских и татарских волонтеров.

Гребенцы, встретив кавалерию имама в семи верстах от Гудермеса, с ходу атаковали мюридов. После короткой рубки горцы подались назад, в сторону теснины, окруженной густым лесом.

Полковник Волженский скакал в первых рядах гребенцев, рубя отставших, отстреливавшихся мюридов.

Казаки, празднуя победу над горцами, на полном скаку влетели в Дженгутаевскую теснину, где скрылись мюриды.

— Браво, молодцы! — размахивая шашкой, закричал Волженский.

Это были его последние слова. Пораженный пулею в сердце, он свалился с коня, а вокруг него закипела ожесточенная рубка. Густые толпы пеших и конных горцев ринулись из леса, тесным кольцом окружив поредевший полк. Отрезанные от выхода из теснины, гребенцы бились насмерть.

Гази-Магомед, имитируя бегство незначительного отряда своей кавалерии, заманил их и здесь, в теснине, всеми силами навалился на казачий полк.

В истории конных боев на Кавказе мало было подобных схваток. Этому ожесточенному шашечному бою, который произошел в осенний день возле Гудермеса, принадлежит одно из первых мест.

Поняв, что гибель неминуема и уйти некуда, казаки, сбившись в кучу, дрались беспощадно. Почти все старообрядцы, дети пугачевцев и выходцев с Яика, они, закусив бороды в знак причастия, рубились с мюридами, которые в свою очередь бросались в кинжалы, веря, что смерть в таком бою ведет их в рай, к гуриям и вечной жизни. Лязг шашек, удары кинжалов, ржание копей, пистолетные выстрелы, стоны и крики людей заполнили место боя.

И вдруг ружейный залп и четырехорудийная картечь, пронесшаяся над мюридами, прервали бой. Бегом, форсированным маршем подошел высланный на помощь казакам отряд из Грозной. Еще залпы, еще несколько орудийных выстрелов, и пехотные батальоны со штыками наперевес бросились на мюридов, а моздокцы и армяне, зайдя с фланга, отрезали горцам отход.

— Братья, мы победили! Мы можем уйти обратно, — сказал имам.

Мюриды, спокойно отстреливаясь, не спеша отходили к Гудермесу. Русские не преследовали их.

Из восьмисот двадцати человек гребенцев уцелело пятьсот семь, остальные были зарублены в этом кровопролитном бою. Из пятисот семи человек только триста шестнадцать были невредимы. Сам полковник был убит и спустя два дня вместе с погибшими гребенцами похоронен в братской могиле возле Грозной.

Пулло, граф Стенбок-Фермор, Небольсин, поручики Апраксин и Куракин, артиллерийские и пехотные офицеры, полурота солдат, отдавших последний залп-салют по убиенным, сотни казачек, казаков и жителей слободок и форпостов проводили погибших в последний путь.