Рихард Дюбель - Наследница Кодекса Люцифера

Войска Валленштейна подожгли близлежащий город. Дым стоял над землей плотной завесой и еще больше ухудшал видимость. За время, ушедшее на проведение богослужения и на то, чтобы занять позиции, шведская армия оказалась окружена настолько густым туманом, что уже на расстоянии трех человеческих ростов ничего не было видно. Казалось, что король, разъезжавший верхом на лошади вдоль выстроившихся в цепь солдат и воодушевлявший войска на битву, вынырнул из ниоткуда, и не успел он произнести и трех слов, как снова исчез в темноте, что было гораздо страшнее. Звуки, производимые соседом, звучали приглушенно, при этом было слышно, как на вражеских позициях кто-то кашляет.

Смоландские рейтары стояли на правом фланге под непосредственным командованием короля Густава-Адольфа и полковника Торстена Стольхандске. Левое крыло также было отведено рейтарской коннице под началом герцога Бернгарда Саксен-Веймарского. Пехота располагалась в центре: девятнадцать тысяч человек под командованием дяди Самуэля, генерала Нильса Брахе, из них меньше четырех тысяч – шведы, а остальные – наемники из Германии и Шотландии. Численное соотношение, из-за отсутствия полков Паппенгеймера, было не в пользу имперских войск, да и в целом армия императора, похоже, оказалась под несчастливой звездой – ее полководца, герцога Альбрехта фон Валленштейна, приходилось носить в паланкине, в то время как король Густав-Адольф непрерывно разъезжал перед своим войском верхом на коне и производил впечатление человека, способного отразить нападение десятерых врагов одновременно. Солдат снедало нетерпение: они хотели наконец вступить в бой. И тем не менее… кое у кого были дурные предчувствия, в том числе и у Самуэля.

– Проклятый туман, – пробормотал он. – Во всем виноват проклятый туман.

Внезапно король Густав-Адольф, настолько близорукий, что в подобном тумане, должно быть, почти ничего не видел, вынырнул перед смоландцами и улыбался им до тех пор, пока Самуэль не пустил лошадь вперед, чтобы король узнал его.

– Туман рассеивается, ротмистр, – сказал король. – Господь на нашей стороне, не так ли?

– Ваше величество, я знаю такие туманы. Даже если он вроде бы поднимается, то за считанные минуты может снова сгуститься, и если битва в этот момент будет в самом разгаре, уже в шести шагах нельзя будет отличить, где друг, а где враг, и здесь начнется бойня.

– Вы всегда так беспокоитесь, ротмистр.

– Не за себя, ваше величество.

– Ладно, ладно. Больше не стоит волноваться. Ведь с нами ничего не может случиться, пока вы и ваши верные смоландцы на нашей стороне.

– И в этом он был прав, – произнес Самуэль, уставившись в пустоту, – О господи, в этом он был прав.

К полудню туман поднялся так высоко, что Густав-Адольф дал знак к наступлению.

– Войска кайзера выжидали, – продолжал Самуэль. – Им просто ничего иного не оставалось, ведь они проигрывали нам в численности. И тем не менее после этого я часто задавал себе вопрос… Я спрашивал себя, не может ли быть так, что Валленштейн выжидал в основном из-за тумана и потому, что догадывался: туман может вернуться в любой момент. Но мы… мы пошли в наступление!

Он не заметил, что сжал кулак, как не заметил и того, что Александра накрыла его руку своей ладонью. Он все еще держал на коленях рапиру с мокрыми полосками ткани, но она ему не мешала. Он вернулся в то место и в тот день, когда и где для него все изменилось, когда и где его жизнь рухнула и больше уже не была прежней, когда и где ротмистр Брахе умер, а родился Самуэль Брахе, предатель.

– Сначала вперед двинулась пехота… Солдаты императора стреляли изо всех видов оружия, их пушки пристреливались к левому флангу, где находилась конница герцога Бернгарда… Однако пехота сумела перейти дорогу. Они окопались в кювете, под огнем неприятеля, не имея почти никакого укрытия от пуль. Наконец мы получили приказ вступить в бой… Смоландские рейтары шли в авангарде, в арьергарде – конники из Эстергётланда, а посредине – куча драгун, среди них и оружейный расчет со своим командиром. Они вцепились в спины лошадей и проклинали своих товарищей, которые смогли остаться у своих пушек, в то время как их бросили в самую гущу боя… Мы выстроились клином и прорвали строй неприятеля, и когда мы прошли сквозь ряды противника, у нас еще не было ни одного раненого, так как враг употребил все свои силы на то, чтобы расстрелять наших пехотинцев. Атака кавалерии, если она хорошо скоординирована, обрушивается на головы пехоты, словно гнев Божий. Мы видели, как императорских солдат выгнали из окопов, как они бежали перед нашей конницей, как их рубили на куски или затаптывали в землю, как сначала один, а затем все больше вражеских орудийных расчетов бросали свои пушки, и драгуны захватывали орудия, оставляли возле них расчеты с офицерами и двигались дальше, а пушки войск кайзера обращались против своих бывших владельцев. Вся линия фронта Валленштейна развалилась в течение еще одного часа… а мы смотрели на это. Среди нас были Альфред Альфредссон, Магнус Карлссон, Герд Брандестейн – почти все, кто сегодня здесь, с нами… Мы окружили короля кольцом, повернулись наружу, взяли оружие наизготовку, а король метался из стороны в сторону, и кричал, и отдавал распоряжения, и приказывал ставить сигналы, и от возбуждения буквально подпрыгивал на спине лошади… Нам ничего так не хотелось, как того, чтобы вражеский эскадрон прорвался к нам, чтобы мы смогли убить их всех, защищая короля, и умереть, спасая ему жизнь – так мы опьянели от его возбуждения и от того, как развивалась битва! Но тут на поле сражения неожиданно появился генерал Паппенгейм.

Две тысячи хорватских рейтаров Паппенгейма мгновенно включились в бой – отдохнувшие, злые, исходящие жаждой крови. Они сразу атаковали Эстергётландский полк, а когда там возникло замешательство, погнались еще и за кирасирами Пикколомини. И дикая охота шведской кавалерии тут же превратилась в отчаянную борьбу за жизнь, в то время как два превосходящих их численно вражеских отделения взяли их в клещи и перемалывали между собой. Пехотинцы, осмелившиеся показаться из кювета, пока кавалеристы занимались императорскими стрелками, снова попали под обстрел, а когда они бежали обратно в кювет, на них напали хорватские рейтары.

– Король первым это увидел – внезапное нападение Паппенгейма создало прореху в линиях нашего войска, прореху, через которую солдаты императора, проведи они решительную атаку, добрались бы до самого центра нашего боевого порядка. Валленштейн это, должно быть, тоже заметил… Его солдаты бросились в контратаку, и теперь пехота тоже оказалась зажата между двумя вражескими отрядами: хорватскими рейтарами с одной стороны и пехотой императора – с другой. Они держали строй… держали строй… держали строй… Однако наши кавалеристы падали один за другим! Смоландский полк потерял полковника Фредрика Стенбока, Эстергётландский – майора Леннарта Нильсона – обоих главнокомандующих! Можешь себе представить, каково видеть, как внизу умирают твои товарищи, а ты не в состоянии ничего предпринять… Ты должен оставаться на своем посту, охранять жизнь своего короля, но перед тобой открывается четкая панорама сражения, и среди облаков копоти и взлетающей вверх земли от падающих ядер, и пара, и дыма ты видишь, как все больше лошадей бегут с поля боя с пустыми седлами – седлами, в которых только что сидели твои товарищи, лучшие из лучших…