Рихард Дюбель - Наследница Кодекса Люцифера

– Ты хорошо ориентируешься в ситуации.

Толчки в хижине стали громче. Александра услышала шлепки ладони по обнаженным ягодицам и тяжелое, прерывистое дыхание солдата. Тем временем до ее слуха донесся и глухой голос женщины.

– Кончай! Кончай! И это все, что ты мне дашь? Кончай!

– Нас не так надежно охраняют, как кажется. Днем мы даже немного гуляем. – Александра видела, как Самуэль безрадостно улыбается в темноте.

Тряпку на окне отдернули в сторону, и в проеме снова появилось лицо женщины. На щеках у нее алели лихорадочные пятна. Она оперлась руками на оконную раму, и верхняя часть ее туловища ритмично задвигалась взад-вперед в такт толчкам сзади. Ее глаза были большими и блестящими, и она смотрела прямо на Самуэля. Внезапно из окна что-то выпало, и Самуэль молниеносно протянул руку и схватил предмет. Женщина опять исчезла. Возня в комнате продолжилась, не прерываясь ни на секунду. Самуэль разжал пальцы. На ладони лежал старый массивный ключ.

– Пора исчезать, – заявил он.

– Почему она это делает? – спросила Александра, когда они крались назад, к убежищу остальных.

– Что? Совокупляется с врагом?

– Нет, помогает тебе.

– Ни мои люди, ни я сам никогда не причиняли ей зла.

– Но вы пленники.

– Проклятые этой земли помогают друг другу, да? Как долго ты живешь на свете, ангел мой?

Она накрыла рукой его ладонь.

– Ты помогаешь нам.

– Я не просто так это делаю.

– А потому, что считаешь, что ты и твои люди вместе с нами могут получить шанс найти где-нибудь убежище.

Он ухмыльнулся.

– Потому, что надеюсь получить от тебя еще один поцелуй в знак огромной благодарности.

Когда они добрались до убежища, Самуэль показал ключ своему бывшему вахмистру. Альфред взял его и посмотрел на него, как умирающий от жажды, которому кто-то внезапно сунул в руку ключ от винного погреба.

– Du är det bäst, kapten, [33] – пробормотал он.

– Поторопитесь, – приказал Самуэль. – После всей этой возни он довольно долго проспит, но когда-нибудь он проснется и начнет следить за порядком. До тех пор ключ нужно вернуть. Он бедный негодяй, но уж точно не дурак.

– Ротмистр, – заметила Агнесс, – мне кажется, что вы отличный парень как для шведа.

– Я больше не офицер, – возразил Самуэль.

– Офицер – это не звание, офицер – это справедливое сердце.

На короткое время воцарилась тишина, и Агнесс тихонько улыбалась. Альфред Альфредссон, который, совершенно очевидно, понимал немецкую речь гораздо лучше, чем хотел показать, криво улыбнулся. Самуэль встретился взглядом с Агнесс.

– Вы замужем? – спросил он. – Если нет, я немедленно сделаю вам предложение.

– Ах, мой мальчик, – ответила Агнесс, и ее улыбка стала шире. – Я давно уже влюблена в такого же парня, как ты.

– Ему можно позавидовать.

– Может, пойдем уже? – спросила Александра и, к своему удивлению, поняла, что в ее голосе звучит ревность. – Или нам оставить вас наедине?

Самуэль повернулся к ней.

– Ничто не бывает напрасным, помнишь? – спросил он, а затем привлек ее к себе и поцеловал. Отпустив ее, он склонился перед Агнесс в поклоне. – Простите, мадам.

Агнесс закатила глаза. Альфред Альфредссон побежал по улице и слился с тенями у подножия стены. Несколько мгновений спустя он снова вышел из тени и кивнул им. Они поспешили к уже наполовину открытой дверце. Альфред поднял большой палец вверх и кивнул головой. Агнесс, писарь и крестьянин выскользнули на волю. Александра пошла за ними, но остановилась у стены.

– Чего ты ждешь? – спросил Самуэль.

– Тебя и твоих людей! – Она посмотрела ему в глаза и поняла то, о чем должна была догадаться гораздо раньше. – Вы не пойдете с нами.

Самуэль покачал головой.

– Что ожидает вас здесь – кроме смерти?

– Во Франции, как я слышал, казнь изобличенного убийцы короля продолжается несколько часов. В Швеции она продолжается шестнадцать лет и осуществляется в штрафных батальонах и смертельно опасных заданиях, за выполнение которых никто не говорит и слова благодарности. Но придет день, когда мы выплатим свой долг. Если мы останемся здесь и выполним задание, то однажды сможем восстановить свою честь. Если же мы сбежим, то навечно окажемся объявленными вне закона.

Александра посмотрела на Самуэля так, как будто увидела его впервые.

– Значит, призраки тоже цепляются за надежду, да? – хрипло спросила она.

– Все за нее цепляются, – ответил Самуэль и исчез, а дверца тихо закрылась.

Воздушный поцелуй Альфреда Альфредссона все еще висел в воздухе.

Александра выпрямилась. Она почувствовала на себе взгляд матери, но не ответила на него.

– У нас впереди длинная дорога, – заявила она и пошла по широкому полю, на котором лежали тускло поблескивающие, замерзшие зеркала прудов для разведения рыбы. – Давайте оставим несколько миль между собой и этим городом-кладбищем.

Священник Кристиан Хербург возглавлял приход в местечке Фалькенау, что в двух-трех милях к северу от Эгера. Близость к большому городу (Эгер находился меньше чем в дне пешего перехода) усложняла жизнь духовному пастырю городка. Умные и трудолюбивые жители старались как можно скорее исчезнуть за городскими стенами, чтобы обрести свободу, счастье или хотя бы другую работу, а не мучиться на полях с весны и до зимы, а зимой мерзнуть и голодать. Взятие Эгера шведским генералом Врангелем прошлым летом только усугубило ситуацию. Жители города под шведским господством и под впечатлением от тяжеловооруженного гарнизона, оставленного Врангелем, вспомнили, что их сердца, собственно, всегда бились по-протестантски. Того, кто переходил в другую веру, ожидали распростертые объятия; того, кто записывался в солдаты на службе Швеции, – тоже. Кто закатывал рукава и помогал устранять следы тяжелого обстрела, мучился не меньше, чем раньше на пашне, но теперь его, в виде исключения, окружающие считали героем. Священник Хербург никогда бы не догадался, сколько будущих протестантов, солдат и героев обитало в городке. Теперь они все ушли, а здесь остались одни глупцы, примирившиеся с судьбой, и те, кто понимал: присущая им злоба в городе превратит их в изгоев, в деревне же – в уважаемых, внушающих страх личностей.

Топая ногами, пытаясь вернуть хоть какую-то чувствительность в наполовину отмороженные пальцы ног, он бранил себя за глупость. К чему было вмешиваться, узнав об этой истории? Сейчас он мог бы сидеть у камина, вытянув ноги к огню, и читать Библию, вместо того чтобы смотреть, как два старика со спутанными волосами пытаются раскопать замерзшую землю. Не то чтобы он сомневался в правильности своих действий, но «правильное» вовсе не означает «самое удобное», и уж тем более тогда, когда с неба валит снег, будто собираясь покрыть весь мир, а его собственные сапоги пропускают воду, как решето.