Йожо Нижнанский - Кровавая графиня

— Возможно ли? Он что, решил распрощаться с преподаванием?

— Нет, всего лишь — сменить место работы. Графиня Катерина Палфи [7] Катерина Палфи (1542–1618) — графиня, супруга палатина Иштвана Иллесхази, венгерского аристократа и гуманиста, литовского и тренчанского жупана (правителя округов); основала евангелическую гимназию в Бановцах. недавно основала евангелическую гимназию и хочет поручить ему управление школой. Вот где пригодится его богатый и редкий опыт! Суперинтендант [8] Суперинтендант — иерарх протестантской церкви. Лани [9] Элиаш Лани (1570–1618) — поначалу евангелический священник в Мошовцах, затем в Бытче, где и умер. Суперинтендантом стал в 1610 г. рекомендует ему принять предложение. Думаю, и сам профессор теперь не устоит перед желанием вновь увидеть родину, покинутую так давно.

— Магистр Урсини дал тебе добрый совет, и надо было его послушаться. Вспомни, по здешним обычаям беглецу уготована смертная казнь!

— Знаю, святой отец, но даже это меня не остановило.

— Будь осторожен. Чахтицкие власти обещают двести золотых тому, кто тебя изловит, времена настали такие, что за звонкий динарий предаст и лучший из друзей.

— Голыми руками меня не возьмешь, уверяю! В Виттенберге я не только книжной премудрости учился, но и в боевом искусстве преуспел, — горделиво выпрямился Калина, и довольная улыбка пробежала по его лицу. — Любым оружием владею, да и без него дюжине молодчиков пришлось бы со мной изрядно повозиться!

Священник любовно оглядел молодого гостя. Под прилегающей одеждой обрисовывались контуры сильного тела. И впрямь — точно из железа!

— Чтобы у тебя еще прибавилось мощи, сын мой, отведай-ка этого благословенного нектара, — улыбнулся священник и снял с полки кувшин и два стакана. Налил в них знаменитого искристого чахтицкого красного вина.

Гость одним глотком осушил стакан, однако веселее не стал. Наоборот, нахмурился. Светло-голубые глаза мрачно уставились на доброе лицо Яна Поницена.

— Преподобный отец, — сказал он, — не могу не задать вопроса, который гложет мне сердце с той самой минуты, когда я пересек границу. Потому я и вернулся, возможно, на погибель. Что с моей матерью и сестрой? Не настигла ли их месть госпожи?

Ян Поницен испуганно посмотрел на гостя.

— Скажи мне все! Я готов и к самой жестокой правде.

Священник медленно и как-то нерешительно ответил.

— Матушка жива и здорова, господский гнев ее не коснулся. Смирилась она и с судьбой сына, ибо я неустанно убеждал ее, что дела твои идут хорошо!

— А сестра?

— Магдалена… — произнес старик в сильном замешательстве. — Мужайся, сын мой, утаивать правду от тебя я не смею. Все равно ты ее узнаешь, не от меня, так от других.

— Она умерла?

Тяжкое предчувствие так встревожило Калину, что он невольно вскочил, словно пытаясь стряхнуть с плеч непосильное бремя.

Поницен тоже встал и с отцовской нежностью опустил руки на плечи гостя.

— Не знаю, — проговорил он.

— Жива? — переспросил молодой человек с проблеском надежды в голосе. — Что с ней?

— Тому три дня, как бесследно исчезла…

Услышав ошеломляющий ответ священника, Ян Калина рухнул на стул, словно подкошенный. Он обратил свое удлиненное, бледное, обрамленное черными волосами лицо к мерцающему язычку свечи, будто надеясь, что пламя озарит его душу и развеет воцарившийся в ней мрак.

— Бесследно исчезла, — повторил он. — Я ждал недоброй вести, преподобный отец, но эта — самая страшная.

Умри сестра от болезни, время утишило бы мою боль. Погибни она от рук насильника, я мог бы отомстить. Но как быть, если надо мной глумятся лишь тайна и неизвестность? Кто виноват в ее исчезновении? Жива ли она еще, или неведомые злодеи уже сжили ее со света?

Измученный потоком вопросов, Ян опустил голову и умолк. Но тут же выпрямился, в нем снова вскипели подавленные было ненависть и злость.

— Знаю, — проговорил он, — за ответом ходить далеко не надо… Достаточно добраться до гордого замка и постучать в ворота.

— Сын мой, — взволнованно воскликнул священник, — молчи, спрячь подозрения в самом затаенном уголке сердца!

— Почему же, святой отец? Надеюсь, вы не стали вдруг защитником графини Алжбеты Батори? [10] Алжбета Батори (1560 1614) — графиня, вдова Ференца Надашди. Владычица чахтицкого замка и панства, известна в истории особой садистской жестокостью по отношению к молодым девушкам и женщинам. Возможно, она не купалась в их крови, как о том повествует легенда, однако умертвила великое множество невинных женщин, находя в их пытках и мучениях особое наслаждение. Когда ее преступления получили огласку, власти во избежание скандала в аристократических кругах — осудили ее на пожизненное заключение в подземелье ее же собственного града. Умерла (согласно некоторым источникам, была отравлена) 28 сентября 1614 г. Или страх заставляет вас забыть о справедливости?

— Поверь, ты ошибаешься, возразил священник более ровным голосом. — Предостерегаю тебя и советую молчать, ибо иного выхода нет. Взвесь свое положение ты — графский подданный, как же ты посмел посягнуть на представителя господской власти?! Согласно закону, принятому после подавления восстания Дожи [11] Восстание Дожи — знаменитое крестьянское восстание под предводительством мелкопоместного шляхтича Дёрдя (словац. Юрая) Дожи. За храбрость в войне против турок был возведен в дворянское сословие и в 1514 г должен был возглавить против них поход крестоносцев («куруцев»). Под Цегледом за короткое время он собрал 40 000 крестьян изнемогавших под гнетом шляхты. Когда король приказал ему вторгнуться в Боснию, Дожа призвал народ к борьбе против вероломной шляхты. Однако ему не удалось захватить Сегедин под Темешваром ( совр. Тимишоара), он был разбит и взят в плен Яношем Запольяи, руководившим подавлением восстания и владевшим чуть ли не половиной Словакии (в 1526–1540 гг был венгерским королем). Дожа был заживо испечен на раскаленном железном троне. После расправы с повстанцами было введено жесточайшее кровавое законодательство, был принят венгерский кодекс «Трипартитум» («Три книги об обычном праве венгерского королевства» — лат.), узаконивавший притязания среднего и мелкого дворянства в ущерб интересам подневольных крестьян (т. е. было узаконено «вечное рабство»). , ты числишься бунтовщиком. Известно, как поступают с бунтовщиками! Этого мало, — ты сбежал из поместья! Зная, что крепостному грозит наказание уже за одно то, что он перешел в чужое поместье. А ты убежал за границу и оставался там целых четыре года.

Ян Поницен помолчал, задумался, недвижно глядя перед собой, потом укоризненно продолжал: