Йожо Нижнанский - Кровавая графиня

И он стал отплясывать вокруг Калины, опьяненный победой.

— Но пальцы у тебя ровно железные, это да! — Язвительный смех то и дело сменялся взрывами злобы и мстительности. — Здорово ты стиснул мне горло. Я у тебя в долгу! Вот велю привязать к кобыле, да так, что не шелохнешься. Мы и поглядим, как по твоей заднице и пяткам будет гулять палка — небось враз пройдет охота тягу давать, и это будет только задаток!

Мать схватилась за спинку стула — одна мысль о том, что ждет ее сына, отданного во власть этого выродка и господской мести, доводила ее до беспамятства. Мариша только и думала о том, как бы выпустить из чулана Цербера и натравить на Фицко и его прихвостней. Уж пес бы с ними управился! Она уже было шагнула к чулану, но ее намерение не ускользнуло от зоркого горбуна.

— Куда это ты собралась, голубушка? — кинулся он к ней. — Выпустить барбоса решила? Или от страху деру дать? Не бойся меня! Ей-богу, на тебя я зла не держу, хотя и обидно мне, что ты липнешь к этому проходимцу.

И он поднял волосатые, плоские пальцы, пытаясь ущипнуть девушку за румяную щечку. Она в испуге отстранилась.

— Не только не держу на тебя сердца, а вовсе наоборот. Уж так мила ты мне, что подыщу для тебя хорошее местечко у госпожи графини. Вот так-то, ха-ха-ха!

Старушка снова застонала в ужасе.

— А тебе что? — ощерил на нее зубы Фицко. — Неужто и ты бы хотела к графине в служанки? Старые хрычовки нам ни к чему. Но я и на тебя не сержусь, разве ты виновата, что произвела на свет такого незадачливого сына? Ладно, доставлю и тебе радость. Велю позвать, полюбуешься, как у твоего сына летит с шеи ученая башка!

Мать опустилась на стул и разразилась беспомощными, душераздирающими рыданиями. Маришка подбежала и, прижав ее голову к своей груди, стала молча гладить по волосам.

Услыхав плач матери, сын дернулся, напряг мускулы. Гайдуки с большим интересом наблюдали за его усилиями, казалось, они даже не против того, чтобы он разорвал веревки.

Пленник бросался из стороны в сторону, веревки впивались ему в тело, лицо налилось кровью от напряжения.

— Гайдуки, хватайте его — и айда! — приказал Фицко.

Когда гайдуки подняли Яна, мать вырвалась из объятий Мариши, вскочила, закричала и с плачем бросилась на связанного сына.

— Мальчик мой дорогой, прощай, я уж не увижу тебя!

В гайдуках проснулось что-то человеческое — им стало жаль плачущей матери.

— Что пялитесь, точно овцы перед убоем! — завопил на них Фицко. — Еще не хватает, чтобы вы нюни распустили! — Потом крикнул: — Сгинь, старая, не мешай!

Но мать не шелохнулась, и Фицко, схватив ее за руку, оттолкнул от сына. Не поддержи старушку Мариша, она наверняка грохнулась бы на пол.

Гайдуки послушно двинулись к двери. В последнюю минуту глаза Калины с невыразимой нежностью и печалью обратились к матери, потом к Марише.

Две женщины остались лежать ничком, содрогаясь в отчаянном плаче. Глиняный пол жадно впитывал их горькие слезы. В коптилке догорало масло, наконец фитиль затрещал, и горница погрузилась во тьму.

Выйдя с добычей во двор, гайдуки облегченно вздохнули — перед ними уже не было ни жалкой старухи, ни несчастной девушки. Неприятное это дело — хватать людей и обрекать на произвол неведомой судьбы. Об этом, конечно, узнают все Чахтицы и будут коситься на них с еще большей ненавистью и презрением. Что из того, что молчат от страха? Невысказанная ненависть жалит вдвойне. С другой стороны, что тут поделаешь — приказ есть приказ.

Фицко опередил их и открыл ворота. Но смех тут же застрял у него в горле.

Перед воротами полукругом, непреодолимой стеной, в грозном молчании стояли десять темных рослых фигур. Среди них выделялась одна — огромная, гораздо выше других.

Ветер затих, луна, пробившись сквозь черную тучу, залила улочку голубоватым светом, недвижные фигуры казались в этом сиянии стальными истуканами.

Страх еще не отпустил Фицко и гайдуки еще не успели прийти в себя, когда могучий предводитель подступил к горбуну, достигавшему ему едва ли до пояса.

— Ну что, узнаешь меня, Фицко? — спросил великан. — А вы, гайдуки, холуи господские, узнаете меня?

Никто не ответил, все онемели.

— Гайдуки, ну-ка двиньтесь все сюда, под яблоню. И чтоб никто не шелохнулся.

Гайдуки послушно сгрудились в указанном месте.

— А ты, Вавро, подойди к ним, и если кому вздумается дать деру, пересчитай тому ребра, — распорядился великан.

Один из его людей направился к гайдукам.

— А ты, рыжий карлик, — бросил великан в сторону Фицко, — держись подальше от Яворины [18] Яворина — горный массив между Миявой и Вларским перевалом. , не то попадешься мне. Я тут жду тебя, чтобы вырвать из твоих когтей невинного человека, да и помериться с тобой силами охота. Так вот: ставлю одну мою руку супротив тебя, супротив всей твоей хваленой силы! Готовься к схватке: снимай ментик [19] Ментик (от венг. mente — накидка, плащ) — короткая куртка, опушенная мехом; часть гусарского обмундирования. и отпусти ремень. О тебе идет слава как о злобном силаче. Вот и покажи, на что способен!

Гайдуки, затаив дыхание, вытаращили глаза. Темные фигуры между тем по-прежнему стояли недвижно.

Калина, связанный до того туго, что и шелохнуться не мог, жадно ловил каждое слово великана.

Фицко сбросил потрепанный ментик и неожиданно кинулся на могучего противника. Внезапным прыжком он надеялся захватить его врасплох и с самого начала добиться преимущества над ним. Но не тут-то было. Хотя прыжок ему и удался, он даже успел руками и ногами обхватить, по своему обыкновению, противника, да силач играючи, словно из рукавов, высвободил плечи из тугого обруча.

— Давай-давай, тискай меня и обнимай, коли так любишь, — хохотнул он, — но и я не останусь у тебя в долгу!

И он стукнул кулаком по горбу, словно молотом по наковальне. Фицко заскрипел зубами от боли, и тело у него обмякло. У него еще сыпались искры из глаз, а противник свободной рукой уже схватил его за плечи, оторвал от себя и подбросил вверх. На лету поймал, подбросил снова, как мячик, еще выше, потом еще, но на этот раз не подхватил. При этом силач смеялся, словно мальчик, увлеченный занятной игрой, и сумрачные спутники вторили ему.

Фицко камнем грохнулся об землю.

Эхо его падения вызвало радостный отклик во многих сердцах; жители ближних домов, поняв, что происходит что-то необычное, сперва выглядывали из окон, а потом, подстегнутые любопытством, высыпали на улицу и осторожно из-за деревьев наблюдали волнующее зрелище.

— Пожалуй, с тебя хватит, — поглядев на неподвижного Фицко, сказал предводитель и направился к связанному Калине.

Тут Фицко, лежавший до сих пор словно мертвый, внезапно пришел в себя; в лунном свете блеснуло лезвие ножа, который он незаметно вытащил из-за голенища.