Лев Рубинштейн - Когда цветут реки

— Подорвали стену, — сказал Дэн, тяжело дыша. — Это второй подкоп. Теперь им совсем конец. Вся северная стена рухнула, наместник убит…

С юга и запада на штурм шли массы вооруженных крестьян. Клич «Тайпин!» гремел по всем предместьям. Как ревущий водопад, врывались в Нанкин десятки тысяч воинов Великого Благоденствия. Эта бурлящая река копий и флагов залила улицы и площади. Маньчжуры засели во внутреннем городе. Густые облака дыма поднимались от горящих ямыне и дворцов.

Маньчжуры защищались еще целые сутки. Только на следующий день к вечеру Нанкин был окончательно освобожден. Маньчжурский город горел. На улицах вражеские офицеры стояли на коленях, умоляя о пощаде, но пощады не было. Будущая столица Тайпин Тяньго была очищена от «чертей» целиком и стала именоваться «Небесной Столицей».

Громыхание выстрелов сменилось гулкими звуками литавр и гонгов, треском хлопушек и торжественным пением. Воины Лю Юнь-фу, человека с рассеченной щекой, вечером стояли на карауле возле знаменитой Фарфоровой башни, которая когда-то считалась чудом искусства. Башня стояла вне стен Нанкина, на другой горе. Оттуда было видно и слышно праздничное оживление в городе. То и дело цветные вспышки фейерверка озаряли изогнутую, крутую крышу бывшего дворца наместника, который теперь стал дворцом Небесного Царя.

Го смотрел на эту картину с умиленным восторгом.

— Небесный Царь все может сделать, — говорил он, — потому что его могуществу нет предела!

— А земля? — как всегда, спросил Ван Ян. Командир взвода Лю Юнь-фу достал из-за пазухи бумагу, покрытую иероглифами, и развернул ее.

— Смотрите и слушайте! — сказал он. — Здесь написано, что вся земля в государстве делится по числу едоков. У кого семья больше, тот и получит больше..

— А если неурожай? — перебил его Ван Ян.

— Тут сказано: «В случае неурожая оказывают помощь из тех мест, где был хороший урожай, чтобы все наслаждались великим счастьем небесного отца, верховного владыки. Если есть земля, ее обрабатывают совместно; если есть пища, ее едят совместно… если есть деньги, их расходуют совместно». И дальше сказано:

«Все равны перед лицом небесного отца, и не должно быть человека, который не был бы сыт и в тепле..»

Ван Ян вздохнул и прошептал:

— Скоро ли это будет?..

— Когда мы очистим Китай от цинских чертей, — отвечал Лю.

— А как женщины? — спросил Ван Ян.

Он уже давно не видал своей семьи. Его дочь находилась в женском лагере, где «старшей сестрой» была его жена Инь-лань.

— Женщины будут разводить шелковичных червей, ткать и шить платье. Мужчины будут заниматься земледелием. И хороших земледельцев будут награждать.

— И я тоже буду заниматься земледелием? — подозрительно спросил Яо. — Ведь я аптекарь и знаю свое дело не хуже, чем вы умеете выращивать рис.

— Аптека у тебя будет, пока люди болеют, — сказал Дэн. — Ты можешь не беспокоиться.

— А чем мне за это будут платить, если не будет денег? — сердито спросил Яо.

— Ты будешь есть то, что едят все, — сказал Лю. — Тут написано, что все мы — большая семья и все люди во Вселенной не будут иметь ничего лишнего. Править будут добродетельные и мудрые, и не будет ни разбойников, ни замков на дверях.

В городе снова грянули барабаны и взлетели над крышами ракеты. Фарфоровая башня озарилась разноцветными огнями. Дэн начертил древком копья на песке два иероглифа.

— Что это за знаки ты начертил на земле?

— «Шатун», — ответил Дэн, — это значит «великая общность».

Снова загремели барабаны в Нанкине. Ван Линь стоял опершись на копье и вглядывался в темноту.

— Что ты молчишь, юноша? — спросил командир взвода. — Что ты там увидел?

— Фонари, — сказал Линь.

— Фонари?

Лю Юнь-фу встал и посмотрел во мрак. Где-то очень далеко вспыхивали и гасли крошечные огоньки, похожие на светлячков.

— Ты прав, — проговорил Лю после долгого молчания, — это фонари маньчжурских солдат.

Большой портовый город Шанхай резко делится на две части: южную и северную.

Южная часть обнесена стенами. Улицы в ней узкие, полутемные, кривые. Шум, грохот, лязг, звон, крики разносчиков, зазывания официантов в ресторанах и цирюльников на перекрестках не смолкают с утра до ночи. Здесь, в путанице переулков, тупиков и внутренних дворов, живут сотни тысяч людей, о существовании которых никто не заботится. Даже сам начальник стражи не знает, сколько людей в квартале, где они живут и чем занимаются. Этот город называется «китайским» городом. Но есть еще один Шанхай: северный, европейский, недавно выросший на берегу полноводной реки Хуанпу. Этот Шанхай называется по-английски «сеттльментом».

И хотя сеттльмент тоже находится в Китае, но китайцев там не любят. Вдоль набережной тянутся двух- и трехэтажные каменные дома с верандами европейского образца. На улице можно встретить заморских дьяволов, говорящих по меньшей мере на десяти языках, но преимущественно по-английски. Около сеттльмента находится большое поле, где британские господа и дамы часами ездят верхом по накатанной дорожке и обмениваются изящными поклонами со встречными. Там можно увидеть и недавно появившийся в Китае новый, удивительный вид транспорта — человека, запряженного в коляску. Говорят, что этот способ передвижения придумал какой-то иностранный миссионер. Во всяком случае, до появления европейцев в Китае таких колясок не было.

Всюду золоченые буквы вывесок, витрины, балконы с пестрыми флагами, повозки, тюки с товарами, снующая толпа торгашей, военных, искателей наживы — вот картина шанхайской набережной, которая открылась перед мальчиком Ван Ю, когда он прибыл на джонке купца Фу из Долины Долгих Удовольствий.

Чай! Шелк! Опиум! Прибыль! Эти слова звучали в Шанхае с утра до вечера на всех языках. Перед ошеломленным Ю мелькали синие куртки английских военных моряков, пестрые тюрбаны индийских солдат, широкополые шляпы американцев, блестящие цилиндры консулов и богатых торговцев, треугольные капюшоны католических монахинь. Копыта лошадей стучали по гранитным плитам мостовой, с грохотом катились кареты, и с криками несли грузчики огромные ящики и тюки, крепко увязанные веревками.

Чай! Шелк! Опиум! Прибыль!

Слово «опиум» произносилось вполголоса, зато слово «прибыль» громко раздавалось на всех перекрестках. Шанхай — золотое дно, здесь можно разбогатеть за два месяца, можно получить огромную прибыль, можно продать любой негодный товар. Полуголодный искатель счастья из Европы или Америки, продувшийся картежник, прогоревший золотоискатель мог завести здесь паланкин и шестерых слуг. А главное, труд здесь дешевый, за китайскую работу платят гроши; один доллар — здесь целое состояние!