Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая

— И будет получать на орехи.

— А ты, что же, хочешь, чтобы она…

— Я хочу, чтобы она не очень выделялась из среды, в которой ей доведется жить.

— Из толпы, ты хочешь сказать. Из толпы, способной поддаться массовому психозу.

— Ты хочешь поссориться со мной из-за смерти Сталина?

— Я не собираюсь с тобой ссориться. Просто я до сих пор не могу понять, что это за страна…

— Ага, — обиженно перебил Сергей Николаевич, — вот с этого и следовало начать. Сейчас ты упрекнешь меня за отъезд…

— Сергей, ты меня не понял. Я хочу разобраться в этой кутерьме, я вовсе не собираюсь тебя в чем-то упрекать. Я общества этого не понимаю.

— Пора бы уже за шесть лет, — он помолчал. — Что ты хочешь понять? Они строят свой социализм.

— Они…

— Ну, мы. Не придирайся к слову.

— Сережа, — хихикнула Наталья Александровна, — скажи на милость, какой из меня строитель социализма! А из этих баб, что всю жизнь провели на Красной Горке, и вечерами сидят на лавке и грызут семечки?

— Не сравнивай себя, пожалуйста, с этими бабами!

— Хорошо, не буду. Пусть не они, а, скажем, вся наша мастерская. Каким боком, скажи, все эти девочки, женщины, строят социализм? Они живут от зарплаты до зарплаты и еле-еле сводят концы с концами. Где он, этот окаянный социализм? Вот уже шесть лет мы сталкиваемся с людьми, и ничего хорошего от них о социализме не слышим. А многим из них, я в этом уверена, и ныне усопший Сталин тоже не нравился. Меня и Римма, и Зоя Павловна уверяли, будто в этой стране полно недовольных.

— А Мордвинов? А Борис Федорович?

— Это исключение.

— Хорошенькое исключение! Да таких людей половина Советского Союза, я уверен! Вот они и оплакивали Сталина.

— Тише, ты разбудишь Нику.

— Хорошо, тише, — он сбавил тон до шепота, — Я не понимаю, чего ты от меня хочешь? Нам не надо было уезжать?

— Ты знаешь, нет, — раздумчиво произнесла Наталья Александровна, — как это ни странно, я так не скажу. Мне многое не нравится. К примеру, скажем, на Мельниково осталась не лучшая часть моей жизни. Но, как говорила все та же Зоя Павловна, русский человек должен жить у себя дома. И вот я дома, но духовного единения с этим рыдающим народом у меня нет. Тут я должна честно признаться. А, может, нет единения, потому что мы не общаемся с людьми, близкими нам по духу?

— Где их взять? — вздохнул Сергей Николаевич.

— Да уж, — точно так же вздохнула Наталья Александровна.

Они умолкли и долго молчали. Потом Наталья Александровна уснула. Сон, теплый, как пуховый платок, накрыл ее всю. Он не послал ей в ту ночь ни тягостных, ни вещих сновидений.

Сергей Николаевич долго лежал, вперив глаза на более светлый квадрат окна напротив кровати, позже уснул и он. Через некоторое время в комнате не слышалось никаких иных звуков, кроме ровного дыхания трех человек и тиканья старенького будильника.

Они спали, и ни сном, ни духом не ведали, что в эту ночь погоня за ними кончилась. По счастливой случайности, по невероятному стечению обстоятельств они шесть лет ускользали от расставленных сетей, сами не ведая того.

Задержись они на несколько месяцев в Брянске, Сергея Николаевича ждала бы очная ставка с Борисом Федоровичем Поповым в подвалах следственного изолятора.

Их выслали из Крыма, но не сослали же! Из Лисичанска они тоже своевременно убрались. Они не знали, что глупейшая история со звездой в Красном уголке для слепых успела докатиться аж до самого Брянска и наделать шуму.

Они ускользнули. И оттого, что им это удалось, они ничего не поняли.

Где ж было им знать, что страна оказалась расколотой, что миллионы людей за колючей проволокой откровенно радуются смерти Сталина и ждут скорого освобождения.

Они ничего не поняли. Им не суждено было узнать причину ареста Нины Понаровской. Какой буфет! Там и товару-то было — пирожки с капустой, жидкий чай, и кофейная бурда. И за это сажать! Нет. Она написала письмо вождю. Ах, ей хотелось вернуться в родной город, где она провела первые годы жизни, ей хотелось заживить эмигрантские раны и соединить оборванные нити. Она написала письмо Сталину, и обнаружила себя. Горе ей! Горе мужу ее и детям!

И Панкрат обнаружил себя, Бедная Сонечка слишком громко выражала свое недовольство отъездом из Франции.

И на долгие годы осталась неизвестной судьба Алексея Алексеевича.

Они не знали, они не могли знать о его ссылке в глухое, заметенное снегами село, где он будет все же допущен к школьному образованию. В восьмидесятых годах, глубоким стариком, он возвратится в Париж к детям.

И многие, из тех, кто уцелел, возвратятся, как только это станет возможно. Назад, в эмиграцию, подальше от страшного строя.

Горе несведущим!

Горе оплакавшим палача и тирана!

Конец второй книги

Ташкент,

2003–2006 гг.

Никола Жалло «Заманенные Сталиным», Париж, 2003 г. ( здесь и далее прим. автора ).

Ф. Ф. Раскольников (Ильин) — известный революционер-ленинец, не вернувшийся в разгар сталинского террора из-за границы и опубликовавший в Париже в эмигрантской газете «Возрождение» (Август 1939 г.) «Открытое письмо Сталину». Ф. Ф. Раскольников был первым из советских руководителей, поведавшим миру о преступлениях сталинского режима.

Из книги Никола Жалло «Заманенные Сталиным», Париж, 2003.

Храм Святого Сердца ( фр. )

В 1947 г. А. К. Палеолог, А. А. Угримов, И. А. Кривошеин, Л. Д. Любимов… всего 24 человека были высланы в Советский Союз за «вмешательство во внутренние дела Франции». В чем выражалось это вмешательство, никто из представителей власти конкретно объяснить не мог. Это было одним из проявлений начавшейся холодной войны.

Три карты подряд одной масти.

«Колыбельная песня» А. Н. Майкова.

Младоросская партия ставила перед собой задачу объединения монархии с Советами. Коммунистическая пропаганда называла младоросскую партию профашистской. На самом деле эта партия ничего общего с фашистской идеологией не имела. Во время Второй мировой войны многие младороссы стали участниками антифашистского сопротивления, а после войны приехали в Советский Союз.