Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая

Случай представился уже в Крыму, осенью, когда Ника только-только стала ходить в детский сад, и наслушалась страшных детских рассказов о змеях.

И вот прибегает она с прогулки домой, восторженная, возбужденная и с порога:

— Я видела! Я видела!

— Что ты видела?

— Змею! Вот такую! — растопырила руки, показывает.

— Испугалась? — спрашивает Сергей Николаевич.

— Ни капельки! Потому что это была ужиха.

— Как же ты догадалась, что это была ужиха? — слегка насторожился отец.

— Конечно, ужиха. Она была вся коричневая с желтыми ушками. А рядом с нею ползли двенадцать ужат! Шесть штук с одной стороны, шесть с другой. И малюсенькие-малюсенькие, вот такие, — и Ника показала мизинчик.

Наталья Александровна расхохоталась, а Сергей Николаевич кончиками пальцев выбил марш по краю стола.

— Та-ак, — протянул он, — значит, ужата. Малюсенькие.

— Да, малюсенькие, — голос Ники упал в предчувствии неприятности.

— Вранье! — Сергей Николаевич хлопнул по столу ладонью, будто комара убил.

— Нет, не вранье! — со слезами вскричала Ника.

— Милая моя, — вкрадчивым голосом заговорил Сергей Николаевич, — к твоему сведению, змеи не воспитывают свое потомство и на прогулки их не выводят. Они откладывают яйца и забывают о них. Это, во-первых. А во-вторых, сейчас уже октябрь, змеи по совхозу не ползают, они благополучно спят в своих норах. И будут спать до самой весны. Ясно тебе, врушка?

Ника заплакала, и сквозь слезы сказала последнее слово:

— А я все равно видела!

Вечером, лежа в кровати, Наталья Александровна шепотом выговаривала мужу:

— Ты не понимаешь, она, видела. То есть, нет, видеть на самом деле, конечно, не видела, но она так поверила себе самой, что ее теперь не переубедишь.

Сергей Николаевич не стал спорить. Буркнул что-то насчет бездарных воспитателей и решительно повернулся к стенке.

Этот случай имел продолжение зимой. Ника сочинила очередную небылицу, была высмеяна, с обиженным лицом ушла гулять, а Сергей Николаевич снова стал раздраженно выговаривать жене.

— Я не хочу, не хочу, чтобы из нее получилась некое подобие Риммы Андреевны. Понимаешь, ты, это или не понимаешь?

— Я понимаю только одно, — горячилась Наталья Александровна, — ты лишаешь ребенка права на работу воображения, ты хочешь, чтобы из нее получилась серая мышь… Да! Мышь!

— Да, елки зеленые, я хочу, чтобы из нее получился нормальный человек, а не бесплодная мечтательница.

— Сережа, ей всего-навсего шесть с половиной лет!

— А я не хочу, чтобы над ней издевались сверстники, когда она пойдет заливать им про Фому, про Ерему.

— А я тебе говорю, что ты забыл свое собственное детство. Ты был точно таким же!

— Таким же брехлом? Да никогда в жизни!

Спорить можно было до бесконечности, каждый оставался при своем мнении.

Что касается сверстников, И Вера, и Таня, вопреки предсказаниям отца, любили слушать Нику, особенно, если она рассказывала «из головы», как они называли. Были две разновидности рассказов. «Из головы», что-то придуманное, свое, или «из книги». Ника пускалась во все тяжкие, девчонки слушали ее с горящими глазами.

Но бывали редкие воскресные дни, когда отец и дочь уходили вдвоем далеко в горы, изгнанные из дома по случаю генеральной уборки. Они открывали новые заповедные места.

Все время взбираться вверх было трудно, Ника уставала. Сергей Николаевич находил удобное место, они садились отдыхать, и начинали рассматривать всякую растительную мелочь под ногами. В феврале месяце обнаружили раз полянку со странными, не похожими на все остальные, цветами. Небольшие, ярко оранжевые с черными пятнышками лилии росли прямо из земли, без стебля, без листьев. Ника долго любовалась странными растениями, и жалела, что нельзя собрать их в букет.

Если Ника находила семейку поганок, настоящие, съедобные грибы почему-то им не попадались, то отец присаживался на корточки, заставлял Нику сделать то же самое, и они начинали разглядывать тонкие ножки, хрупкие, нахлобученные шляпки. Ника трогала пальчиком их коричневую сырую поверхность и спрашивала:

— А можно я сорву?

— Зачем? Они так дружно, семейкой растут, а ты все испортишь.

Они поднимались, шли дальше, разговаривали о пустяках, не переставая видеть все, что творилось кругом. Там обнаруживался замшелый, в пятнах лишайника живописный камень. Там пробитый остриями молодой травы почерневший слой прошлогодних листьев.

В таких случаях Ника уверяла, что в этом месте пахнет фиалками, и отец склонен был с ней согласиться, но самих цветов они пока не находили ни разу. Ника нашла их позже, под изгородью козьего загона. Она привела маму, показала место, и они нарвали небольшой букетик.

Кончились заморозки, растаял ледяной дворец. Ника нашла новый «шалаш», тоже под сводом кустарника, но в другой стороне. Она показала его подружкам, и они стали играть здесь втроем, приносили кукол и медведей, расставляли на расстеленной рогожке игрушечную посуду.

Погода никак не могла устояться. То светило солнце, и, казалось уже, что зиме наступил конец, то снова надвигались тучи, сыпал дождь, море вздувалось темными с белыми барашками волнами и гремело где-то далеко внизу.

В конце февраля поднялась мокрая метель. Снег выпал, но пролежал не долго. Он сохранился отдельными пластами, потемневший и ноздреватый, лишь в самых затененных местах.

Чуть только подсохла земля, девчонки полезли в свой шалаш, и обнаружили в глубине под кустарником такой пласт.

Они поползли к нему с намерением хоть напоследок слепить снежную бабу. Ведь, как известно, мокрый снег хорошо лепится.

Колючие ветки мешали продвигаться вперед, цепляли за одежду, лохматили волосы. У Тани уже краснела через щеку красная полоска, Ника уколола палец, и, время от времени высасывала выступавшую капельку крови. Вера ползла на четвереньках первой, отгибала самые длинные прутья, и держала до тех пор, пока девочки не собирались возле нее.

Но чем ближе они приближались к заветной цели, тем все более странным казался им снежный пласт. Он был ослепительно белым, он даже светился удивительным серебряным светом, а этого не могло быть.

Через минуту все разъяснилось. Это был не снег. Это расцвели подснежники.

Цветы стояли невысокой стенкой. Ослепительно белый колокольчик плотно прислонялся к такому же белому колокольчику, прохладному и спокойному в сознании собственной красоты. Казалось, еще минута, и они начнут издавать чуть слышный звон, так они были хрупки, словно сделанные из тончайшего фарфора.

— Подснежники! — ахнула Таня, — чур, вот эти мои!

Но Вера степенно возразила, что подснежников много и хватит на всех.

Ясное дело, глупые девчонки обнесли все, до последнего цветочка и, счастливые, с полным сознанием выполненного долга, потащили букеты домой.