Дэвид Бейкер - Путь слез

– Кажись, я видела, как он пробирался сквозь деревья.

– Хайнц, – попросил священник, – найди нашего Вила. Скажи ему, что он нужен нам.

Хайнц мигом пронесся через пляж и исчез у подножья лесистого холма.

– А вы, мои возлюбленные, – продолжал Петер, – уже не раз прощались с дорогими друзьями. Бедный Георг, и Альберт, и Иост, и Лукас и, теперь, все Ионы, Гюнтер, Август, Ричард, и остальные…

– И мой брат Манфред, – добавила Фрида.

– Да, милая, – откликнулся Петер, – и наш Манфред. Но мы не должны медлить у озера.

– Вперед! – выкрикнул Карл. – Пора в путь.

– Верно! – подхватил Отто. – Они не умерли ни за что. Они хотят, чтобы мы довершили начатое.

Петер вздохнул.

– Агнцы мои, вам кажется, что путь полегчал, но не обманывайтесь. Кроме трудностей дороги, есть и другие препятствия. – Он посмотрел на небо и покачал головой. – Ежели я правильно определил вчера по звездам, скоро наступит равноденствие. Знайте, что перемены во времени года навевают беспричинную тоску, особенно тем душам, которые и так отягощены печалью. День станет укорачиваться, и ваши телесные соки будут в преизбытке производить желчь, от которой весь мир вам покажется серым и безрадостным.

Ребенком я любил прозрачный воздух осени и предвкушал плоды богатой жатвы, но с годами я переменил свои наклонности. Теперь от осени мне становится еще горше. Вместо надежды и светлых мыслей меня посещают тени прошлого и мысли о кончине. В эту пору умирает юность человека… – Петер прослезился. – Но что вам до брюзжания усталого старика, чье время на исходе. Secretum Secretorum говорит, что «грусть сильнее всего в пору от полудня до вечерни». И годовое положение солнца указывает на то, что мы – далеко за полдень.

Петер обратился к Бенедетто, который безразлично пощипывал струны лютни.

– Мой добрый друг, знаешь ли ты сию местность?

– Несколько.

– Полагаю, нам лучше отправиться отсюда по воде, чем идти вдоль берега. Ты знаешь, где мы можем достать лодку или плот для переправы?

Бенедетто кивнул.

– Знаю. А если вам удастся доплыть до Сесто Календе, оттуда вы смогли бы плыть по течению Тичино… до самой Павии. – Он отвернулся к воде. – Но я должен сказать вам, друзья, что дальше не пойду с вами.

Карл горько воскликнул:

– Ты должен! Ты стал одним из нас. И… нам нужны твои песни.

– Милый мальчик, – тихо проговорил Бенедетто, – веселые песни исходят только из веселого сердца. Боюсь, я бы пел только о том, что у меня на сердце, а, поверь мне, веселого в нем не осталось ни капельки.

Вил вышел из укрытия как раз на последних словах менестреля.

– Никому так не тяжело на сердце, как мне, но я иду дальше.

Когда Бенедетто взглянул Вилу в лицо, он увидел сокрушенность в глазах юноши, опустошенность души, которая явственно наложила свой отпечаток. Менестрель колебался, борясь с сомнением.

– Вот как я поступлю, – решительно ответил он. – Я пойду искать средства, чтобы вы переплыли озеро, и за это время все обдумаю.

С этими словами он повернулся и зашагал к глиняным крышам небольшой деревеньки неподалеку.

Петер смекнул, что самое важное сейчас – занять всех делом.

– Вил, – прошептал он, – по-моему, стоит разбить лагерь. Небо чистое, погода теплая, а добрая еда и хороший сон поможет нам набраться сил.

Вил послушался. Благодаря подаркам синьора – горшки, ножи, кресала и различные другие пригодные вещи – работа спорилась куда быстрее, и вскоре дети вовсю занялись назначенными обязанностями.

Петер не сводил с Вила пристального взора, и, наконец, решился окликнуть его.

– Юноша, дозволь поговорить с тобой.

Вил безразлично повел плечом.

– По твоему лицу я вижу, что ты страдаешь, но знай, мне тоже больно.

– Тебе неведома боль, какую я испытываю. Ты не отрекался родной сестры, и ты не трус.

Петер положил руку Вилу на плечо.

– Ты ошибся оба раза, дорогой друг. Я сделал намного больше ошибок, чем можно было предположить. В своей первой битве я был так напуган, что застыл лежа на земле и притворился мертвым! Я тайно потакал гордыне, и я ужасаюсь от мысли, что однажды кто-то раскроет мои тайны. И хотя я не предавал сестринской любви, будь у меня сестра, я был бы способен и на такое преступление.

Вил не отвечал.

– Разве ты не помнишь, как святой Петр отрекся от Господа? И не только раз, а трижды. Но даже это было ему прощено. Отец небесный сильно любит тебя, сын мой. Ты должен верить, что Он прощает Своих детей – всегда, и не потому, что они заслуживают прощения. Ежели прощение можно было бы заслужить, это было бы вовсе не прощение, а нечто вроде обмена или расплаты.

Ты горячо любим, Вильгельм, не забывай об этом. И ты не совершенен, об этом также помни. Я уже старый человек, и часто за свою жизнь охотнее желал бы заслуженного признания своей правоты, чем незаслуженного прощения. Да… Однако, жизнь не даром прошла, раз я понял, что моя «правота» – правота не до конца: все мои дела и мысли всегда пятнает то злоба, то корысть, тщеславие или просто ошибка. И я ничего не заслужил на этой земле! Поэтому, Вил, я нуждаюсь, нуждаюсь в прощении… всегда.

Вил упрямо не поднимал глаз с земли.

– Я повидал многое, и мне никогда не понять Бога, который позволяет твориться стольким бедам. Да и не хочется мне познавать Его.

– Ja, мне ведома твоя борьба. Но мне нечего тебе ответить, юноша, ибо Его пути принадлежат Ему, а мы не призваны понимать их, да и не способны на такое. Он просит у нас доверия, и, кажется мне, доля тайны уготована для нас, дабы мы научились доверять Ему как… Вседержителю.

– Не стану я доверять Ему! – с горечью ответил парень. – Скорее я научусь верить в самого себя.

Старик кивнул и облокотился на посох.

– Вот что я тебе скажу, мальчик: самоуверенность – безжалостный тиран. Он ослепляет, он ненасытен и неутомим. Предупреждаю тебя, сынок, ежели ты пойдешь путем самодовольствия, а не признаешь истинную нужду души, ты проведешь всю жизнь в неволе.

К великому удивлению Петера и несказанной радости, лицо юноши смягчилось, плечи расслабленно опустились. Внутри Вила зародилось новое чувство, которое что-то изменило в его сердце.

Уходя, он кротко кивнул наставнику.

Старик глубоко-глубоко вдохнул и обратил глаза к нежной голубизне озера, которое подернулось рябью от легкого ветерка. Он вспомнил о Марии, и как она любила сворачиваться около него клубочком, стоило только подуть с гор холодному ветру. Священник крепко зажмурил глаза и представил, как она счастливо примостились на коленях драгоценного любимого Иисуса. Он обернулся к стоянке, к ужину, который кипел в котелках, к уютно потрескивающему костру. И тогда Карл подошел к нему.

– Мне неспокойно, Петер, – печально сказал мальчик.