Вибеке Леккеберг - Пурпур

– Ты шпион султана Махмуда, – свистящим шепотом произнес приходской священник.

Андрополус со связанными ногами лежал на жестком топчане, окаменев в предчувствии неизбежного и страшного. Зачем к нему пришел падре? Неужели падре и есть палач? Для чего вместе с приходским священником явился старый кардинал, обслюнявивший давеча Андрополусу щеку в саду папского дворца?

– Ты – шпион, а никакой не певец. Пение – отвлекающая хитрость, чтобы поближе подобраться со смертоносным копьем к Его Святейшеству. Ловко придумано, ничего не скажешь. И перестань играть в молчанку!

Теперь падре говорил с ним совсем не так, как в прошлый раз, когда принял за женщину.

– Он забрался на стену и пел ангельским голосом, – рассказывал кардинал, – поэтому мы решили определить его в хор кастратов. А потом кое-что заставило нас задуматься. Кроме того, он произнес имя султана.

– Мы должны выяснить всю правду до начала празднеств, – сказал приходской священник, и Андрополус с ужасом увидел радость на его лице. – Признавайся!

В чем? – спросил пастух.

– Во всем. – Падре повернулся к кардиналу. Он пришел ко мне на восходе. Сказал, что видел ангела, опустившегося на оливу в саду. При этом одет был в женское платье и пытался влезть ко мне в постель.

– Боже милостивый! Содомский грех! – всплеснул руками кардинал. – У людей Махмуда это обычное дело, да падет чума на их головы!

– Падре говорит неправду! – отчаянно выкрикнул Андрополус. – Он…

– Итак, султан подослал тебя убить Папу Римского, – поспешно перебил приходской священник. – Лучше признайся сразу, не то отправишься в Сиену, где есть и дыба, и щипцы! – Лицо падре, полное угрозы, нависло над пастухом.

Он уже дважды встречал похожее выражение глаз. Впервые – давно, у евнухов Махмуда. Один из них склонился над Адрополусом и сделал ему обрезание. Движение острого ножа – и он стал таким же, как все магометане. Тогда Андрополуса вытошнило. Во второй раз его вырвало тоже. Человек со скальпелем пришел в этот подвал, чтобы голос пастуха сделался еще краше, чтобы папский хор кастратов, известный повсюду, прославился еще больше. Но обрезанная крайняя плоть пастуха обратила мысли любителей хорового пения в другую сторону. Действительно ли Его Святейшество желает иметь среди своих певцов мусульманина?

Тут же все забыли про его голос и вспомнили про копье.

– С какой целью ты залез на стену с оружием в руках? – спросил кардинал.

– Да я и не знал, что это копье. Я думал – пастуший посох. Больше никогда не возьму в руки ни копья, ни меча, пока живу в долине Орсия, клянусь. Я раб господина Лоренцо, простой пастух.

Слова падали в пустоту, словно он был в подвале один. Как хочется, чтобы все оказалось кошмарным сновидением! Но нет, это не сон. Сколько уже он томится здесь? За это время Папа Римский успел приехать в город. Через маленькое оконце Андрополус слышал громогласные приветствия и видел полы красной сутаны да еще туфли, когда Его Святейшество вылезал из своего паланкина. Потом Пий Второй покинул площадь и больше не появлялся. Ну да, ведь все говорят, что он очень болен.

Лежа на спине, Андрополус отвел в сторону правую руку. Так он делал в дупле дуба, чтобы Лукреции было куда положить голову. Но сейчас рука не приняла на себя знакомую приятную тяжесть. Лукреции здесь нет. И резных листьев, мягких, как ладони матери, нет. Ничего здесь нет.

Он, связанный, лежит на топчане в подвале папского дворца. Его хотят казнить за покушение на Папу Римского.

Я раб господина Лоренцо, я пасу его скот. Большего мне и не надо: ведь у меня есть крыша над головой, я ночую в дупле дуба, – произнес Андрополус как можно покорней и убедительней; может быть, они позовут барона, и все разъяснится?

Приходской священник поднес стеариновую свечу прямо к его глазам. Андрополус зажмурился.

– Что означало имя султана в твоих устах? – спросил падре, скривив губы в усмешке.

«Он поил меня вином, он надел на меня женское платье, он ласкал меня, а теперь желает мне смерти», – горько подумал Андрополус, а вслух сказал:

– Наверное, это случилось во сне.

– Во сне? – хмыкнул приходской священник. – Ты хочешь сказать, имя злейшего врага христиан навеяло тебе сновидение?

Но так на самом деле и было. Имя Махмуда прозвучало во сне.

Андрополусу снились тысячи тюльпанов и черепах. Он и вправду видел их однажды неподалеку от Константинополя – когда пробрался в охотничье поместье отца. Откуда ему было знать, что султан превратил отцовские угодья в огромное цветочное поле и устроил здесь весенний праздник для христиан, принявших мусульманство? Стояла ночь. Множество черепах, к панцирям которых прилепили зажженные свечи, ползали среди цветов, освещая только что распустившиеся тюльпаны, – пусть новообращенные в истинную веру видят, как земля Махмуда похожа на рай. Андрополус был на празднике чужим – христианин, попавший сюда случайно. Он спрятался среди цветов, но свет с панциря одной из черепах упал на его лицо. Солдаты схватили Андрополуса. Одни сочли его шпионом, другие решили, что он добровольно хочет пройти обряд обрезания, вот и пробрался незваным на праздник. Ну да это все равно.

Никаких прежних примет в охотничьем поместье не осталось. Лишь муравейник да старый пчелиный улей на дереве. Стая гусей пролетела в небе – тем же путем, таким же строем, как и в пору счастливой жизни с отцом и матерью.

На рассвете следующего дня евнухи швырнули Андрополуса, связанного по рукам и ногам, на землю рядом с сотнями его ровесников. Все – со спущенными штанами. Оставалось только ждать.

Когда острие ножа отхватило крайнюю плоть, он проклял Махмуда. Но проклятие не принесло Андрополусу освобождения. Проклятия никого и никогда не освобождают. Вот такой был сон. Такая правда.

За стеной дворцового подвала разнеслись звуки молитвы. Он повернул голову к оконцу и увидел множество босых ног, но щиколотку укрытых белыми плащами. Процессия женщин наконец добралась до площади. Господи, спаси грешных жителей Тосканы! Убереги от чумы!

Водоносы у колодца как-то болтали о том, что содомские забавы стали в окрестностях делом обычным. Вот и пришла расплата. Андрополус не отказался бы узнать, что это за забавы такие. Вот и падре ужасался: «Содомский грех!» И кардинал о том же. Наверное, это самое страшное прегрешение, хуже не бывает.

Папа Римский недужен. Люди молятся, чтобы Бог дал ему здоровье и оградил Корсиньяно от чумы, поразившей уже и Витербо, и аббатство Сан-Сальваторе. Они молятся за Его Святейшество и за самих себя, не за пастуха.

Веревки больно врезались в лодыжки. За окном виднелся нижний ряд колодезной кладки. У колодца толпились водоносы, – он узнал их рваные сандалии. Должно быть, смотрят на молящихся и обсуждают их.