Альберт Брахфогель - Рыцарь Леопольд фон Ведель

— Разве ты не хочешь быть хозяином Кремцова? Неужели ты, кровь от моей крови, не будешь никогда жить около меня?!

— Я не буду огорчать тебя, матушка, я не могу сказать заранее, сделаю я это или нет. Время течет слишком широким потоком, матушка, и никто о себе не знает, каких он будет убеждений, когда достигнет другого берега. Может быть, с годами, лет в сорок или позже я и успокоюсь, возьму серьезную жену, которая будет ходить в церковь и заниматься пряжей. У нее будет голубиное сердце, голубиная кровь и голубиный мозг. Но счастливым я не буду никогда! — бешено воскликнул он. — Вечно буду думать о красной голове и черных, сверкающих глазах. Я проклинаю Сидонию, но все-таки люблю ее, красная ведьма сильно очаровала меня, ее острые когти глубоко засели в моем сердце и я не могу освободиться от них! Я должен следовать за ней, хотя бы на край земли!

Острым мечом пронзил Буссо сердце своей матери; несчастная вдова никогда не могла забыть этих слов. Когда на другой день Буссо уехал с капитаном, то ей показалось, будто он уезжает куда-то в бесконечность и более не возвратится.

С тех пор прошло два года. Не будь этого несчастья с Буссо, Иоанна могла бы считаться самой счастливой матерью. Потомство ее ежегодно увеличивалось. У Гассо с Гертрудой было уже два сына и одна дочь. Софья и Схоластика были не менее счастливы: первая родила трех сыновей и трех дочерей, а у второй было три мальчика и две девочки. Когда все дети и внуки съезжались в Кремцов, то старый дом в это время походил на коробку, наполненную майскими жуками. В такие минуты Иоанна забывала многое.

Леопольду уже минуло восемнадцать лет. В последние три года герой наш совершил немало подвигов. В противоположность серьезному, мрачному и скрытному Буссо, белокурый Леопольд представлял самого веселого юношу во всей Померании. Как у Буссо, так и у него текла горячая кровь, но первый был холерик, а Леопольд — истый сангвиник.

Мы уже говорили выше, что он учился всему понемногу у пастора, братьев и матери, и его голова представляла ветошную лавку, полную историй, песен, сказаний и т. п. Впрочем, он кое-что знал и основательно. Все благородные искусства: охота, хозяйство, поэзия и письмо — давались ему отлично. Относительно же рассказов или историй он был просто неистощим. И действительно, было большое удовольствие послушать его! Живо менял Леопольд тон своих рассказов и менялся сам при этом. То он начинал с шуток и переходил к таким страшным сказаниям, что слушатели его долго не могли уснуть от возбуждения, то он рассказывал такие грустные истории, что все окружающие его не могли удержаться от слез, но вдруг он переходил опять к смешным сказкам, и целый день после этого раздавался смех в зале и кухне.

— Ты не Тилль ли Эйленшпигель, похороненный в Молне? — раз шутя спросила его мать.

И с тех пор Леопольда стали звать «Эйленшпигель из Кремцова». Но это сравнение вовсе неверно. Тилль был дураком и своими выходками пользовался для своих целей. У Леопольда же это выходило естественно. Все любили его, и женская половина кремцовского населения шепталась между собой, что молодой барин будет самым красивым из всех Веделей, когда-либо побеждавших женские сердца. Сильная любознательность была развита в Леопольде, и это качество сделало его впоследствии настолько сведущим, что многие его считали ученым, кем он, однако, никогда не был.

Одно существо в Кремцове не разделяло общего мнения о Леопольде и не находило его красивым — это шестнадцатилетняя дочь канцлера, Анна фон Эйкштедт.

Глубоко засели в ее детскую душу отвратильные впечатления от кремцовской сцены, и теперь еще она краснела от стыда, вспоминая ее.

Анне было только восемь лет, когда Сидония явилась в Кремцов, девочка могла понять всю гадость разыгравшейся драмы, но она не была еще настолько умна, чтобы видеть все хитрые намерения злой Борк. Теперь же младшая дочь Эйкштедта была в таком возрасте, когда девушки особенно склонны к насмешливости, и Леопольду сильно доставалось от нее. Он был для нее противнее полыни, и она старалась избегать его. Слова Сидонии, что она должна выйти за Леопольда, заставляли ее постоянно содрогаться от отвращения. Кроме всего этого, ее родители принуждали ее каждое лето проводить в Кремцове, где теперь из всех девушек осталась одна Бенигна. С ужасом увидела она, что ненавистный старается во всем угождать ей, мурашки бегали у нее по телу, когда Леопольд брал за руку и прямо в глаза смотрел ей. Песни его надоедали ей, а во время своих рассказов он казался ей дураком.

Между тем дочь Эйкштедта была самая очаровательная красавица из всех девушек, живших когда-либо под северным солнцем. При малейшем возбуждении видно было, что горячая кровь течет по ее жилам. Рост был безукоризнен, а восхитительные формы ее тела были совершенны. Нравственные качества Анны гармонировали с ее красотой, она была очень умна и рассудительна.

Эйкштедт, несмотря на свое высокое положение в Штеттине, не хотел вовсе представлять перед двором свою дочь, он хорошо понимал дурное влияние двора. Дом канцлера был сборным пунктом померанской знати и иностранных дипломатов, здесь же собирались товарищи по службе его старшего сына. Тогда в этих официальных кружках утонченная вежливость царствовала еще более чем теперь, Двор Карла V был примером для других дворов. Анна в последние два года часто бывала в домах знатных фамилий, и здесь она познакомилась с этим светским обращением. С удовольствием молодая девушка приняла эти манеры, тем более что по природе она ненавидела все грубое и невежливое. Хотя из искреннего расположения к Иоанне, дочь канцлера и подавляла свои светские привычки, но трудна для нее была эта простая деревенская жизнь, которую пытались ей привить в течение шести лет.

Однако молодые люди были предназначены друг другу. Леопольд ничего не знал об этой помолвке, что еще более бесило Анну. Действительно, Сидония отомстила сполна, разъединив двух людей, для счастья которых недоставало взаимной любви. Наконец должно было все решиться. Эйкштедты сильно желали брака Анны, так как канцлер хотел устроить судьбу своих детей раньше, чем он уйдет со двора.

Иоанна не менее канцлера заботилась о браке Леопольда, ей хотелось привязать своего любимца к дому, и, кроме того, выдать скорее Бенигну, уже помолвленную с Берндтом фон Бонина — богатым наследником Геллина и Нюзебанда.

Наедине сообщила мать Леопольду о давнишнем сговоре. Страстный юноша с радостью бросился на шею матери и едва не задушил ее своими поцелуями. Он хотел уже броситься к невесте и объясниться ей в любви, но Иоанна остановила его, сказав, что дело нужно вести осторожнее и спокойнее. Она скажет ему, что, когда Анна будет одна в саду или в комнате, он должен переговорить с ней нежно, так как любовь, подобно религии, тем важнее и глубже, чем она спокойнее и нежнее.