Альберт Брахфогель - Рыцарь Леопольд фон Ведель

— За Леопольда? — захохотал дон. — Бери его тотчас же, ведьма. Осел не стоит тысячи крон, поэтому я прибавляю тебе и его слугу. Но лошадей я не отдам, он их проиграл!

— Я их и не требую. Не вешайте головы, молодой человек. Я приведу вас к людям, достойным вас. — Она взяла руку Веделя. — Тебе же, Ефраим, — она сделала угрожающий жест против Оедо, — говорю на прощание: конец как Манассии и его жены в Сарагоссе!

— Бог Авраама! Иисус Мария! — воскликнул апокрифический дон и стал отмахиваться руками от ужасного воспоминания, которое в виде призрака показалось перед его глазами.

Леопольд оставил этот вертеп в состоянии, среднем между отупением и удивлением. Таинственная женщина увлекла его.

Женщина, спасшая нашего героя в таком беспомощном положении, поспешно тащила его из этой части лагеря. Леопольд совершенно ничего не видел среди темноты и дыма лагерных костров, пораженный неожиданным событием, невольно шагал он за спутницей к тому месту, где стояли бывшие его лошади. Около них находился поляк, а недалеко от него на сене сидел печальный Николас Юмниц. Снова проснулся в Леопольде стыд за легкомысленный поступок при виде своего прекрасного коня.

— Бедное животное, — простонал он, — каким жалким образом мы расстаемся с тобой! — юноша потрепал лошадь и поцеловал ее в морду. — Безумный, я проиграл своего любимого коня!

— Раскаяние ваше пришло слишком поздно, молодой господин, — заметила ему старуха. — Позовите слугу и перейдем скорее через подъемный мост, пока его не сняли.

— Идем, Николас. А ранец также проигран?

— Единственное, что я спас от мошенников. — С этими словами Юмниц вытащил ранец из-под сена.

— Благодарение Богу!

— Идите же! — воскликнула нетерпеливо старуха. — Aya, Carrannon! — Она схватила и потащила Леопольда вперед. За ними следовал с ранцем на плечах Юмниц, а навьюченный клеппер бежал, как собачонка, около Хады.

Не успели они сделать несколько шагов, как их догнал Царник.

— Вы больше не придете к нам, Хада?

— К тебе — да, Царник, но больше ни к кому! Каждый вечер за полчаса до поднятия моста будь у моста и делай так, как ты клялся!

С несвойственной быстротой бросилась она бежать среди темных палаток к высокому валу, защищенному испанскими рыцарями; та насыпь отделяла главный лагерь от военного обоза. На нее вел маленький подъемный мост, у которого стоял фельдфебель с восемью солдатами.

— К счастью, — прошептала Десдихада, — мы еще не пропали!

Не теряя минуты, выбежала она на мост.

— Откуда так поздно? — закричал фельдфебель. — Пропуск давно бы кончился, если бы лейтенант Голкер не отправился в обход.

Десдихада подошла к говорящему.

— Это я, Югаль, добрый вечер!

Солдат почтительно приложил руку к козырьку.

— Вы, матушка, постоянно бодры, а другие давно уже спят. Скоро ли начнется дело?

— Скорее, чем вы думаете. Слушайте, друг, — с этими словами она положила ему денег в руку. — Каждый вечер до поднятия моста будет сюда заходить поляк из военного обоза, имя его Царник. Мне нужно с ним встретиться касательно тайной императорской службы!

— Конечно, вы можете говорить с Царником, матушка. Они пошли дальше. Хада выпустила руку Леопольда и сказала;

— Забудьте то, чего уже нельзя изменить. Неопытность, соблазн и страсть завлекли вас в положение, послужившее погибелью для многих хороших людей. Вы еще здесь неопытны и не можете жить сами по себе — не хотите ли довериться мне?

— Наверное, ваша опытность не приведет меня вновь в такое положение, в какое я попал по своей глупости! — со вздохом доверился он своей покровительнице.

Хада, естественно, заслужила его доверие, спасши беднягу от смертельного позора. Юноша пытался лучше рассмотреть эту женщину, но из-за темноты не мог. Он знал только, что это старая, черная женщина в ободранном платье. Его усталость, после всего случившегося, мешала ему продолжать разговор с ней, и молча дошли они до угла лагеря, границы внешнего вала. Перед ними стояли высокие деревянные бараки, окружавшие какой-то двор, вокруг бараков ходили часовые с развевающимися султанами. Старуха подошла к низкой двери, пошепталась со сторожем и постучала.

Через минуту дверь отворилась. Она передала вышедшему слуге приказание на иностранном языке, позвала свою лошадь и пригласила Веделя:

— Входите с вашим слугой. Спокойной ночи!

Сама Хада с лошадью пошла вперед и скрылась в глубине двора. Они прошли узкий коридор, потом слуга отворил дверь и указал им освещенную комнату. Комната освещалась металлическими лампами, висевшими на стенах. Прекрасные ковры покрывали стены, а стулья и постель были обиты шелковой материей, на полу также лежали чистые циновки. К ним скоро вышел старик с седой бородой, лысая голова которого была покрыта желтой гладкой шапкой. Длинный черный шелковый сюртук с широкими рукавами и широкая темно-синяя шаль, покрывавшая плечи, составляли его несложный костюм. С первого же взгляда Леопольд понял, что он у евреев.

— Будьте благословенны во имя Божье, пусть Он явит свое милосердие к вашей беззащитной молодости! Это ваша комната, господин, а рядом — для вашего слуги. Вы будете совершенно безопасны, пока находитесь под нашей защитой, кроме того, теперь вы можете также возвыситься, так как перед вами стоит Мозес Эбенезер, придворный еврей и поставщик его императорского величества. Если вы доверяетесь мне, то я могу вас определить на обыкновенную службу в самый почетный полк. Завтра к полудню вы скажите свое звание и покажите для доказательства свои бумаги.

— Мое имя — Леопольд фон Ведель, наследник Кремцова в Померании, я второй и младший сын Курта Веделя. Не сомневайтесь поэтому, в том, что моя мать щедро наградит вас за всю доброту, какую вы окажете мне. Открой ранец, Николас, и вынь бумаги, написанные матерью и господином фон Борком, герцогским начальником Штатгарта.

Юмниц достал документы.

Еврей взял запечатанный пергамент.

— Хорошо, устраивайтесь поудобнее, благородный господин. Симон принесет вам ужин. Засните с мыслью о вашем Боге и отечестве, и завтра встанете человеком, желающем храбрыми делами загладить сделанную глупость, — Он поднял настенный ковер и исчез за ним.

Леопольд сел на стул перед низким столом, положил голову на руки и предался глубоким и невеселым размышлениям.

Но они вскоре были прерваны Юмницем.

— Да, господин, — начал он удивленно, — несмотря на все потери, вы все-таки дитя счастья и чудес, а иначе, после сегодняшнего дня, моя бедная голова навсегда бы отправилась к черту!

— Дитя счастья? Я? — Леопольд горько засмеялся.

— Смейтесь сколько хотите. Я думаю, здесь гораздо лучше, чем убитому валяться в степи.