Альберт Брахфогель - Рыцарь Леопольд фон Ведель

Во время их разговора раздался топот лошади. Это была Десдихада!

Леопольд первый раз видел старуху при свете солнца, его поразило безобразие и особенный костюм этой женщины. Все радостно вскочили с мест и поспешили к двери навстречу ей.

— Здравствуйте, матушка! — Харстенс подал ей руку. — Не знаете ли вы, когда, наконец, наш орел полетит против полумесяца?

Хада сошла с лошади.

— Мне шептали на ухо, Харстенс, что не придется вам отдыхать больше двух суток. А где мое сокровище?

— Вот он стоит! — засмеялся Харстенс, указывая на Леопольда, стоявшего у двери.

— Вы ждали меня, мое дитя? — сказала она, протягивая Веделю руку.

— Да, я думал, что вы придете, — отвечал смущенно Леопольд, слегка кланяясь.

— Мне нужно вам сказать многое, Ведель, пойдемте со мной!

— Черт возьми, куда вы идете с ним? Я думаю, сначала нужно выпить.

— Не сегодня, Харстенс, у меня очень много дел. Эй, Гарапон! — Она взяла Леопольда за руку, жалкий клепер ее бежал за ними.

Остальные офицеры смотрели вслед паре, удалявшейся к палаткам. Некоторое время они шли молча. Леопольд не мог начать, он не знал, удивляться ему или огорчаться. С одной стороны, у него было сильное отвращение к этой женщине, а с другой — теплое участие к ней, которое он не понимал, и которое очень беспокоило его.

— Я противна вам, — начала Хада, опустив голову, — но когда вы меня узнаете лучше, тогда, к моему сожалению, презрение ваше еще больше увеличится.

— Нет, бедная женщина! Как я могу презирать вас, сделавшую так много для меня? Говорят, что вы вовсе не склонны к милосердию, почему же вы помогаете мне?

— Единственное основание моих услуг вам — это любовь! Вы единственный из всех людей, которого я так люблю, и вы последний мужчина, который возбудил мои чувства!

Леопольд сильно смутился.

— Не беспокойтесь! — продолжала поспешно и огорченно Хада. — Для вас нет ничего оскорбительного в словах такого чудовища, такой старой, безобразной женщины, как я! Я люблю вас, как несчастная любит благородный и высокий дух, как Служанка любит своих дорогих господ, как моя дикая лошадь Гарапон любит меня! Если бы я даже обладала всеми прелестями, которыми Бог наделяет женщин, то и тогда я была бы для вас не более чем добрая подруга, советница и бдительная мать в опасностях и других несчастиях. В конце войны удалитесь отсюда с сознанием, что даже в презренном существе нашли искру добра и милосердия.

При последних словах Леопольду сделалось очень грустно, хотя видимой причины для грусти и не было. Он остановился и положил руку на плечо Десдихады.

— Я верю тебе! Ты останешься со мной!

— Неужели? Как благодарна я вам! — с радостью схватила она его руку и поцеловала. Потом, успокоившись, она продолжала: — Вы увидите, господин, как много коварства среди ваших новых товарищей. Будь я молода, мое тело сделалось бы добычей этих людей! Если бы они не боялись меня, как вечного вестника смерти, то давно бы вытолкали со смехом палками из своих палаток. Вы — другой человек и никогда не вытолкаете меня, я знала это, и потому спасла вас и всегда буду помогать. Знаете ли вы, что придает вам особенное значение в глазах этих людей?

— Ты находишься возле меня, Хада!

— Но ведь я также находилась и подле Оедо! Я приношу счастье тому полку, где нахожусь, и погибель врагам, сражающимся с моими солдатами! Прежде я жила с Оедо, но в начале сражения избирала себе какой-нибудь полк, и никогда, ни один из них не был разбит! Поэтому меня считают волшебницей, приписывают мне власть над событиями. Теперь же я навсегда рассталась с Оедо, вы вступаете в полк Вальдердорма и я буду также находиться при нем, поэтому дураки и думают, что вы приносите им победу. Пусть остаются при своем убеждении! Как честный рыцарь, вы, Ведель, исполняйте свои обязанности и слушайтесь моих советов! Я еще буду вам нужна, если вы только доверяете мне!

— Безусловно верю тебе, Хада! Один только вопрос я уже говорил с тобой сегодня утром? Сознайся, ты иногда бываешь не старой и безобразной, а молодой и красивой! Голос и…

— Господин фон Ведель! — остановила она его, взяла за руку и мрачно взглянула ему в глаза. — Вы говорите о Саре, еврейке, а не обо мне. Я не могу, конечно, заставить вас верить моим словам, но извините меня, только тщеславие и глупая фантазия могли в вас возбудить подобную нелепую догадку. Считайте меня какой угодно, но ради спасения вашей души верьте, что я самая несчастная женщина в мире, преданная с самой молодости разврату и несчастиям. Не думайте больше об этом! Вы сейчас увидите те мрачные пути, по которым я обыкновенно странствую. Но, умоляю вас, если вы заметите во мне что-нибудь позорное, то будьте милосердны хоть ради того, что я помогла вам.

Они подошли к подъемному мосту по которому бежали вчера вечером. У моста стоял поляк Царник, уже ожидавший старуху.

Хада сказала что-то страже и подошла к поляку.

— Каковы дела, Царник?

— Очень плохи! Он бесится как безумный волк!

— Отчего?

— Ничтожная толпа негодяев увидела у него вчера деньги, которые вы отдали ему. Они напоили его до бесчувствия и обыграли так же, как он молодого человека!

— Я знала это! — сказала Хада с ненавистью в голосе. — Он неисправим в разврате и глупостях.

— После вашего ухода он как будто помешался, у него что-то ужасное засело в уме и он не может никак освободиться от этого! Если вы снова придете, Хада…

— Это он сам сказал?

— Да, он говорил это раз десять.

— Скажи ему, что ты меня видел, и передай, что мне жалко его. Но он скоро пожнет плоды своих трудов! Впрочем, пусть успокоится: войско выступает в поход, и он получит свою добычу богаче прежней, богаче чем в Испании! Пусть только воспользуется ею хорошенько и сделается порядочным человеком! Если мы двинемся вперед, Царник, то ожидай меня перед штурмом на этом же месте. Тогда я сообщу много хорошего для Оедо!

— А потом?

— А потом Оедо убедится, что я по-прежнему его подруга.

Хада простилась с Царником и вернулась к Леопольду. Несколько минут поляк смотрел ей вслед и исчез между палатками.

— Дон опять проиграл все!

— И старые и новые наворованные деньги?

— Вы отомщены, скоро буду отомщена и я!

— Вы отомстите дону?

— Я и те, которые были лучше его, а теперь… они мертвы!! — простонала Хада. Грудь ее сильно волновалась.

Сильные чувства скрывались в словах этой женщины, тяжелая душевная скорбь отпечаталась на ее лице. Леопольд сочувствовал своей защитнице.

— Я не знаю, — сказал он задумчиво, — почему я сочувствую вам, хотя месть и противна христианству. Мне кажется, что основанием вашей ненависти и печали должно быть святое чувство! Три года тому назад я знал женщину, не низкого происхождения, а очень знатную, она с удовольствием и улыбкой отравляла и душу, и тело, счастье и мир людей. Ее красота служила погибели всех людей. Ты же — ангел!!