Вероника Тутенко - Дар кариатид

Следом за собакой темнота нарисовала и хозяина. Прежде Нина видела Майера только правящим двойкой, а то и тройкой породистых лошадей, и теперь он показался ей гораздо худее и выше, чем, когда, чуть согнувшись, восседал на козлах.

Время от времени кареты Майера мелькали за деревьями, но хозяйка величественного замка больше не заговаривала с узниками.

Кроме черного и белого красавца у него было ещё несколько пар тонконогих темно-коричневых лошадей.

Кареты были открытые, закрытые, чёрные, серые и длинная серебристо-бежевая с золочеными упряжками для гостей. В кучере же по-видимому в Чёрном замке не нуждались. Трое молодых конюхов чистили, запрягали и распрягали лошадей. Работу свою они исполняли не просто по-немецки педантично, а с рвением, присущим истинным почитателям доверенного им дела. Только настоящие ценители лошадей могли вычистить коня, как хрусталь, до лоска, который осознанием собственной красоты и породы сквозил в каждом движении скакунов. Хозяин всегда правил лошадьми сам. Он восседал на козлах в больших рукавицах. Рядом с экипажем важно и преданно трусил огромный бульдог в ошейнике, сверкавшем золотом на солнце. Иногда его брали в карету, откуда, затисканный нежными женскими руками, он выглядывал покорно и довольно.

Теперь же верный пёс настороженно замер перед испуганной девочкой, готовый исполнить любую команду.

Немец тихо присвистнул, и бульдог послушно вернулся к хозяину и, высунув язык, с любопытством поглядывал на девочку, замершую с наклонённой ветвью рябины, с которой она обрывала ягоды. Майер шел медленно, бодро опираясь на коричневую полированную трость, овитую по всей длине позолоченной змейкой, увенчанную, как короной, золоченой ручкой.

Нина ожидала окрика или удара и даже зажмурилась.

— Ты работаешь в суббота дом? — неожиданно обратился к ней по-русски немец. Голос у него оказался глуховатым, с хрипотцой, но при этом довольно мягким.

Девочка испуганно кивнула и выпустила из рук ветку. Собака сделала нервное движение в её сторону и завертелась послушной юлой у ног хозяина.

Он смотрел на застигнутую врасплох вполне миролюбиво.

— Я в четырнадцатый год воевал в Россия, — вдруг сказал он на ломаном русском и, помолчав, резко приказал. — Гей!

Нина не помнила, как она дошла до барака. Но от одного воспоминания о том случае в груди снова застучали испуганные молоточки.

Несколько раз, возвращаясь по субботам из дома Шрайберов, Нина видела владельца окрестных земель в лесу, недалеко от Черного замка. Он прогуливался неторопливо и величественно, как и подобает хозяину, к тому же достигшему того почтенного возраста, который с головой выдают седины.

Дождь времени основательно посеребрил шевелюру Майера, но не тронул её непокорную густоту. Седина шла ему, делала резковатые черты лица мягче и импозантнее. Так же к лицу Майеру была и его улыбка чуть свысока и в то же время доброжелательная. С такой смотрят на смышленого малыша. Именно с этим выражением снисходительного любопытства Майер рассматривал Нину.

От взгляда пронзительных, веселых глаз из-под густых и тоже седых бровей девочке хотелось поскорее пройти участок пути, какой может охватить дальнозоркость пожилого немца. И в то же время любопытство сдерживало Нину от того, чтобы ускорить шаг.

Осенью Майер носил плюшевый костюм кофейного цвета. Заметная потертость на штанах сзади на уровне коленей контрастировала с казавшимся совсем еще новым пиджаком. Дополняла костюм черная фетровая шляпа с широкими полями.

Сладковато-горький вкус разлился во рту предвкушением обманчивой сытости. Рябиной особенно-то не наешься, но стройные деревца, ещё стыдливо прикрытые обрывками пожухлой листвы, так манили ягодами-бусинами…

Через неделю, возвращаясь в барак, Нина снова столкнулась в лесу с Майером.

— Guten Abend! — поздоровалась девочка, испуганно поглядывая на дога, хотя на этот раз от его ошейника к руке хозяина тянулась изящная золотая цепочка.

Немец благодушно кивнул и коротко изрёк «Гут», относившееся, видимо, не столько к Нине, сколько к его расположению духа.

С тех пор девочка не встречала Майера.

Нина нерешительно остановилась на пороге замка. Никогда еще она не переступала порога таких роскошных домов. Пожалуй, с замком Маера мог бы сравниться разве что Пассаж. Но здесь, в черном замке, жила только одна семья.

Дог встрепенулся, звякнул цепью у порога и выжидающе замер у входа.

Нина осторожно толкнула дверь. Собака тихо зарычала, но не двинулась с места. Дверь оказалась незапертой. Нина решила, что собака узнала её и уже смелее шагнула внутрь.

Её движение отозвалось серебристым звоном откуда-то сверху. Над дверным проёмом покачивались металлические истуканчики- колокольчики.

Нина остановилась на пороге, раздумывая, ждать ли молча, когда кто-нибудь спустится, или крикнуть, чтобы привлечь к себе внимание. Ильюшка в два счета сообразил бы, что предпринять. Нина же продолжала размышлять… Выкрикнуть? Но что? Да и слов на немецком она по- прежнему знала совсем немного.

Но пока Нина мысленно выбирала между «Гутен так» и «Есть кто-нибудь в доме?» на лестнице послышались мягкие шаги. На серебристый звон, держась за перила с ленивой кошачьей грацией, спускалась жена Майера.

На её губах плескалась мягкая улыбка, вежливая, обращенная ни к кому и одновременно ко всем сразу. Однотонный бархатный халат цвета морской волны гармонировал с седеющими волосами, уложенными укрощенными волнами.

Такого же цвета была и обувь хозяйки черного замка — мягкие уютные туфли «без зада» на широком низком каблучке.

Нина невольно залюбовалась красивой пожилой фрау и протянула ей торжественно сложенный лист праздничной белизны.

— Herr Schreiber, — назвала она адресанта на всякий случай, чтобы сразу было понятно, от кого записка.

Немка улыбнулась мягче, теплее.

— Danke schön, — поблагодарила немка с той же приветливостью в голосе, с какой протягивала в лесу девочке платье, так что со стороны могло показаться, будто немка разговаривает не с русской узницей, а с юной родственницей добрых знакомых, желанной гостьей.

Наверху снова послышались шаги — тяжелая поступь самого хозяина замка. Услышав голоса, он также медленно, с достоинством, как прогуливался в лесу, спускался по лестнице в полосатой серо-голубой пижаме и ворсистых белых тапках.

Всё с той же улыбкой, интонациями, плещущимися мягкими волнами, фрау рассказала супругу, что девочка пришла с запиской от одного из находящихся в его подчинении баоров.

— Gut, — также, как при встрече в лесу, благодушно, чуть строго кивнул немец и движением головы указал Нине на дверь. — Gehe.

Истуканчики серебристо рассмеялись вслед девочке. Пёс лениво зевнул. Он окончательно убедился: худышка, пахнущая лесом и дымом, не причинит хозяевам вреда.