Хидыр Дерьяев - Судьба (книга третья)

— О аллах, исполнилось заветное — нездешний свет коснулся меня! — воскликнул азанчи и, не выдержав нервного напряжения, упал без сознания на площадку минарета.

Придя в себя, он увидел, что лежит уже на земле, а вокруг стоит недоумевающая толпа сопи и ишан Сеидахмед вопрошает, что с ним случилось. Ничего не ответив, он снова прикрыл глаза. Сопи зашептались:

— У него язык отнялся!

— Что такое сотворилось с беднягой?

— Джин его ударил.

— Правда твоя — всегда язык отнимается, если джин ударит.

— А может, он святого Хидыра увидел и потому молчит?

Азанчи пошевелился, не зная, что предпринять. Заговори он — немедленно начнутся расспросы. А что им сказать? Если солгать, сказав, что ничего не видел или, на худой конец, что шайтан ударил, то ложь задержит все молитвы и ни одна из них не дойдёт до аллаха. Так говорит закон ислама. Однако и правду нельзя сказать. Человек, увидавший святого Хидыра, должен молчать — только тогда исполнятся все его желания. Если же он расскажет о встрече, то исполнятся желания не его, а его собеседника. У бедняги азанчи желания были не ахти какие большие, но он очень хотел, чтобы они исполнились, а встреча со святым Хидыром давала для этого надежду, Поэтому старик решил молчать.

Не добившись от него ответа, ишан Сеидахмед прочитал молитву и велел, чтобы азанчи каждый день приходил на это место — его будут отчитывать. Если он онемел, то наверняка его злой дух тронул. При встрече со святым Хидыром сознания не теряют. Такой человек ходит, выпятив грудь, и приказывает: сделайте то, подайте другое. Конечно, враг рода человеческого приходил к азанчи. И если старика как следует не отчитать молитвами, он на всю жизнь останется немым.

Пусть останусь, думал азанчи, поднимаясь, лишь бы счастье пришло, родилось бы много сыновей. Назову их Шестой, Седьмой, Восьмой, Девятый… От радости ему чуть опять не сделалось дурно, и он поскорее ушёл. А сопи, глядя ему вслед, говорили:

— Глядите, даже походка у него изменилась!.

— Не в своём уме бедняга.

— Помешался наш азанчи.

— Кто не помешается, если джин ударит!

Проходя мимо ряда мазанок, азанчи услыхал в одной из них какой-то непонятный стук. Он заглянул сквозь решётку оконца и увидел, как связанный по рукам и ногам человек бьётся о дверь головой. Азанчи помахал рукой сопи, призывая их к себе — один заходить в мазанку он не решился.

Когда сопи открыли дверь и всей толпой сгодились у порога, связанный потребовал, чтобы его освободили. Сопи переглянулись.

— Ты кто такой?

— Джигит! Развязывайте скорее!

— Кто связал тебя?

— Какое вам, дуракам, дело до этого! — рассердился джигит. — Развяжите руки!

— Ты смотри-ка, лежит связанный да ещё злится! — удивились сопи. — Может, ты преступник какой?

— Меньше разговаривайте, пока добром вас просят!

— Сердитый, однако,

— Чего же не сердился, когда тебя связывали?

— Развязать его, что ли?

— Не тронь! За Бекмурад-баем пошлите!

— Уже побежали.

— Вот он придёт и пусть разбирается. Говорят, большевика он привёз с собой, казнить его собирается. Может, это и есть тот самый большевик, а мы его освободить хотим.

Подошёл Бекмурад-бай, хмурый спросонья. Мрачно посмотрел на джигита, кивнул:

— Освободите!

Джигит с трудом поднялся, потирая вспухшие от верёвок кисти рук — Клычли вязал на совесть. Бекмурад-бай, приказав джигиту следовать за собой, пошёл прочь. Джигит поплёлся вслед, волоча ноги по земле и ругаясь вполголоса — у него разболелась голова. Люди, сидящие в гостиной большого дома ишана, встретили их вопросительными взглядами.

— Где арестованный? — крикнул Бекмурад-бай прямо в лицо джигита.

— Не знаю! — сердито ответил джигит.

— Не знаешь, сын праха? Самого велю казнить вместо него!

— Воля твоя, казни.

— Ах ты, ублюдок!..

Бекмурад-бай схватился за наган. Трахнул выстрел. По комнате потянуло резким кисловатым дымком пороха. Испуганно, жалким детским голоском вскрикнул ишан Сеидахмед. Вздрогнули сидящие. И только джигит стоял неподвижно, будто не у него под ухом провизжала пуля, и спокойно смотрел в налитые кровью глаза Бекмурад-бая.

— Отвечай, ушибленный богом, как тебя могли связать?

Джигит, не таясь, рассказал обо всём, что произошло ночью, но постарался придать случившемуся несколько иной оттенок. Как связали? Очень просто, могли связать любого. Прибежала женщина. Плакала и просила помочь вынести на воздух больного мужа — он, мол, задыхается в мазанке. Кто откажет человеку в такой помощи? Разве можно было подозревать, что здесь кроется подвох? Очень уж натурально плакала и просила женщина, просто умоляла. Конечно, он поставил свою винтовку возле дувала и пошёл за женщиной. В мазанке его ударили по голове и оглушили. Очнулся уже связанным. Вот и всё.

— Женщину эту узнаёшь? — спросил Бекмурад-бай.

Джигит заколебался.

— Молодая такая, интересная, брови тонкие, чёрные. Когда говорит, всё время кажется, что смеётся.

— Она же плакала и кричала о помощи! — съязвил Бекмурад-бай, не поверивший рассказу джигита. — Как могло показаться, что она смеётся?

Джигит промолчал, поняв, что дал промашку. Ишан Сеидахмед, с беспокойством поглядывая на Бекмурад-бая, заметил:

— И чёрные брови среди ночи разглядел! «Молодая… интересная»! Ночью все кошки серыми кажутся. Какую-нибудь старуху развратную за девушку принял.

— Не старуха! — стоял на своём джигит. — Пусть соберут всех женщин аула — я её по голосу сразу отличу.

Ишан Сеидахмед заволновался ещё больше. Что-то подсказывало ему, что тут дело не обошлось без участия этой подлой Огульнязик. Если часовой признает её, позора не оберёшься.

— Всех женщин аула не соберёшь, — сказал он.

— Почему? — возразил Бекмурад-бай. — Можно собирать.

— А если этот несчастный ошибётся и наказана будет невиновная?

— Я не собираюсь наказывать женщину. Я вот его накажу! — Бекмурад-бай, ударил джигита кулаком по затылку.

— Нет-нет, так нельзя, — не сдавался ишан Сеидахмед. — Своего человека вы вольны наказать или помиловать. Но если перед ним поставят всех молодых женщин аула, позор падёт прежде всего на мою седую бороду. Никак не могу согласиться с вами, Бекмурад-бай!

Ишана Сеидахмеда поддержали другие старики, и Бекмурад-бай не стал настаивать, тем более что весь рассказ джигита принял за выдумку, причём не очень удачную. Он вызвал двух всадников и велел им отконвоировать джигита в город. Вслед за этим начал собираться и сам.

С ишаном Сендахмедом он попрощался хотя и вежливо, но холодновато — дал понять, что недоволен гостеприимством. Пусть переживает, старая кочерыжка! Может, и у него самого рыльце в пуху. Сынок-то недаром с большевиками якшается, недаром приходил просить за арестованного. Не он ли устроил всю эту историю? Уже если самому Ораз-сердару не задумался сказать в лицо бессовестные слова, то от него всего ожидать можно. Да и вообще подозрительные дела творятся на подворье ишана Сеидахмеда. Прошлый раз Узук ему поручили стеречь — сбежала Узук. На этот раз Берды сбежал. Может, ты, старый козёл, двум богам молишься, а? Одной рукой правоверных благословляешь, а другой — от большевиков взятки берёшь?