Владислав Глинка - Повесть о Сергее Непейцыне

— Куда вы? Постойте! — вслед ему говорил Непейцын.

— Сейчас! — крикнул майор, уже переступив порог.

Слышно было, как он на крыльце откашливается, сморкается.

«Успокоиться один хочет», — решил Сергей.

— Филя! — позвал он. — Давай Василия Михайлыча ночевать оставим. И достань епанчу Осипову. Мы, кажись, взяли ее с собой, чтоб на вату положить.

— Ночлег преотличный устроим, пуховик запасной на лавку положим, — сочувственно сказал Филя. — И епанчу утром достанем.

Но, возвратясь из сеней, Мосеев наотрез отказался ночевать у них.

— Не могу-с, никак не могу-с, — твердил он. — Покорно благодарю, но, право, невозможно. В другой раз когда…

Филя пошел в чулан достать из сундука епанчу и позвал Непейцына, чтобы посветил ему.

— Епанчу дозвольте вашу отдать, Осипа Васильевича поновей будет, — зашептал он. — За то белья пару им поднесем. Видать, оттого и ночевать совестятся, что давно не мыты. Я им, как пришли, мундир посушить предлагал, и того не дозволили, а как лист осиновый тряслись. Может, и рубаху продали уже.

Сергей дал Мосееву пятьдесят рублей. От большей суммы майор отказался и, несмотря на возражения, написал расписку, в которой поставил воронежский адрес и где квартирует в Петербурге.

После ухода гостя Непейцын открыл окно — ему казалось, что в комнате пахнет высыхающей заношенной одеждой. На темном дворе дождь шуршал по крыше, по крыльцу, в водосточной трубе.

«А что, если бы не встретил меня? — думал Сергей. — Милостыню просить, как Аракчеева отец? Так говорил офицер у экспедиции — в мундире и то невозможно. Сколько-то меня промурыжат?.. У меня хоть голода быть не может. Выходит, прав дяденька, что вся независимость дворянская оттого, что мужик кормит…»

Филя убрал со стола, закрыл окно, помог раздеться Сергею и потушил свечу. Но сон не приходил. Мрачные мысли ползли чередой. «В походах постарелые, кровь пролившие офицеры до такой нищеты доведены, а мне, никак, за два года жалованья в Херсоне выплатили. Выходит, прав был Леонтович, что награды мои не по заслугам. Разве хоть с Василием Михайловичем я сравнюсь? Так, может, не соваться больше в коллегию? Ехать в Ступино «на свое пропитание»?.. Но ведь я ни от кого пенсии не отбиваю, службы действительной прошу…»

Мосеев не приходил три дня, хотя зван был обедать.

— Не ограбили ль сухорукого, когда от нас шел? — предположил Филя, как и Сергей, думавший об их недавнем госте.

— Скорей, расхворался, промокнувши, — сказал Непейцын. — Завтра его навещу. Давно надо на ту сторону за покупкой для дяденьки.

День выдался солнечный. На набережной Сергей взял извозчика в Ямскую, где на постоялом дворе жил Василий Михайлович. Не без труда сыскал нужный дом. У ворот увидел молодого дворника.

— Офицер? Мосеев?.. Уехал, барин, третьего дни утром. Выискался купец-попутчик и поехали сряду. Хозяину все до копеечки заплатил. Пожаловали, должно, пособие, которого ждал. Мне пятак дал — письмо в мелочную снесть и за здоровье свое на крючок.

— Какой крючок?

— Чарка махонькая у целовальника так зовется. За письмо две копейки да за крючок три, вот и пятак.

— А где ж письмо? Может, оно ко мне писано?

— Вчерась еще отнес, как наказал. Харчей купил в дорогу хороших, а то все впроголодь…

Тот же извозчик, не поспевший уехать, довез Непейцына до Невского. Вот где вечное гулянье! Широкие каменные тротуары подметены чисто, по солнечной стороне народ валит. Посередине, по бульвару, тоже гуляют. Кабы деревяшка так не стучала да епанча за нее не путалась, все бы хорошо. А так оглядываются — вот молодой калека! Часто останавливаясь у лавочных окон, Сергей дошел до Мойки. Тут в Английском магазине купил розовой, голубой, зеленой бумаги, цветных сургучей. Пока выбирал и завертывали покупки, отдохнул на подставленном приказчиком стуле и решил пройтись еще ко дворцу — когда еще сюда выберешься?

Мимо земляных в пожелтевшей траве валов Адмиралтейства вышел на набережную. Вот где ветер свищет, шляпу с головы рвет! От гранитной пристани ходят ялики. Переехать Неву? Или всю жизнь из-за деревяшки в лодку не садиться?

Яличники, стоя на пристани, подтянув за корму багром свои лодочки, выкрикивали:

— А кто, почтенные, на Васильевский?.. На Петроградску, к Троице!.. На Выборгску, к гошпиталю!..

Непейцын сошел по ступенькам в кучку ежившихся на ветру пассажиров. А вот и знакомый — пожилой писарь из седьмой экспедиции. Продрогший, еще бледней выглядит, чем в канцелярии.

— Здравия желаю, ваше благородие!

— Здравствуй, друг мой. Что ж ты без епанчи?

— Нам заказано до ноября. У меня под мундиром пухайка.

Поехали в одном ялике. Сергей сел на корму, а писарь стал посередине — нижнему чину рядом с офицером сидеть не разрешено. Кроме них, еще две пожилые женщины. Яличник навалился на весла, повел наперерез течению, к пристани у Академии наук. Ветер здесь еще сильней прохватывает. Волна бьет в борт, брызги в лицо летят. Писарь, бедняга, совсем голову в плечи вобрал, руки в рукава сунул. Сергей откинул полу епанчи:

— Эй, служба, садись рядом, закройся малость.

— Нельзя, ваше благородие, покорно благодарим.

— Садись! Я приказал, я и в ответе. Кто тут увидит.

Непейцын подвинулся, сели рядом, широкой епанчи хватило прикрыть плечо и бок писаря. Красная рука в обшлаге с затертым галуном ухватилась за край полы.

— Далеко ль бегал? — спросил Сергей.

— В Артиллерийскую экспедицию, на Литейную.

— Неужто молодого послать не могли?

— Начальству не укажешь. И свое дело там у меня…

Когда подъезжали, писарь вывернулся из-под епанчи и снова встал. Первым выскочил на пристань, помог Непейцыну выйти, крикнул: «Спасибо, ваше благородие!» — и убежал вприскочку, хлопая руками накрест по предплечьям, как делают зимой, греясь, извозчики.

Вечером Сергей, отстегнув деревяшку, сидел за чтением. На дворе кто-то застучал кольцом калитки. Филя пошел открывать. Стучал кто-то чужой — свои, дернув с той стороны за проволочку, отодвигали закладку. Вернувшись, он доложил:

— Сергей Васильевич, к вам.

На пороге стоял писарь седьмой экспедиции.

— Неужто ответ пришел из Ясс? — обрадовался Непейцын.

— Не с тем, ваше благородие. — Писарь глянул на Филю.

— Говори при нем, он дядька мой с детства, человек вернейший. Да иди ближе и скажи, как звать тебя.

— Иваном.

— А по отчеству?

— Какое у нас отчество… Назаром отца кликали…

— Так рассказывай, Иван Назарович, зачем пришел.

Сергей почти насильно посадил посетителя. Сам сел напротив.

— Только не выдайте, ваше благородие…

— Зачем, кому выдавать? Я с твоим начальством не знаюсь.