Андрей Венков - Гроза Кавказа. Жизнь и подвиги генерала Бакланова

В Моздоке и в Кизляре есть армяне. И у Шамиля одна жена — дочь моздокского армянина.

Война идет вяло. Это в реляциях чеченцев толпищами или скопищами уничтожают, а если перевести эти реляции с кавказского языка на человеческий, — одни перестрелки, и тел вражеских почти не видно. Подбирают и они своих убитых. Слышали такой разговор: «Ваше Превосходительство, сколько покажете показать потери у неприятеля?» — «Да что их жалеть, покажите столько-то».

На станицы чеченцы выходят мелкими партиями, так скрыться легче, а крупными — по сто, по триста коней — ходят на ногайцев, скотину у них угоняют.

К линейным станицам выходят бедняки — людей воровать. Переправляются через Терек на бурдюках, прячутся в лесах. На одном месте не сидят, бегают по лесу вправо-влево, траву за собой руками поправляют, чтоб следа не осталось. Один кто-нибудь обязательно на дереве наблюдает. Подстерегают одиноких путников, уводят в лес, заставляют с собой бегать, следы скидывают, потом в горы уводят. Там пленников продают или за долги отдают кому-нибудь богатому, а тот уже с русским начальством начинает торговаться.

Пресечь эти хищения невозможно. Один раз заплатили — всё, теперь от них не отвяжешься. Мысль у них одна: дали раз, еще дадут. Надысь накрыли одну шайку, перебили — все оборванные, босые, в тулупах, хотя и лето.

Раньше в Андреевом, у кумыков, было главное место, где пленными торговали. Теперь, как Внезапную построили, торг этот прекратился.

Кровная месть опять же процветает. На Кубани по адату кровник на безоружного не нападет. Эти по всякому нападают… Если у какого чеченца душа закипит, зимой речку может переплыть, чтоб кого-нибудь из кровников зарезать. Был случай, переплыл чеченец реку, подкрался к казачьему костру (те бедолаги спали, горя не ждали), но закоченел, рукоять кинжала стиснуть не мог, стал над тем же костром руки отогревать, хорошо, что один казак во время проснулся… Так что их не поймешь — когда ради воровства, а когда просто ради мщения приползают.

Хвалил Бакланов разведчиков за подробные сведения, положение обдумывал.

В конце 1845 года ушли на Дон, отслужив свой срок на Кавказе и в Закавказье, полки №№ 9, 47, 49, 52 и 54. Теперь полк № 52 понес на Дон поклоны и письма от полка № 20.

Из опытного полка № 52 перевелись в полк № 20 хорунжий Андриян Дубовской, Нижнее-Курмоярской станицы, и два урядника — Григорий Стоцкий, станицы Верхне-Новочеркасской, и Федор Басов, станицы Раздорской (Басов — за чином, у него дядя в полку № 52 был войсковым старшиной). Из отслужившего срок в Грузии полка № 9 перевелся в полк Шрамкова сотник Николай Номикосов, станицы Цымлянской. И трех опытных урядников направили в полк № 20 в конце года: Александра Жданова, Каменской станицы, из полка № 14 с Лабинской линии, Кондрата Антонова, Новогригорьевской станицы, из полка № 3, и Федора Варламова, Качалинской станицы, из полка № 12.

Под занавес, в декабре, прислали в полк № 20 троих штрафованных из батареи № 8 — Фирса Каргина, Вёшенской станицы, Павла Фролова, Кумшацкой станицы, и Игната Голицына, Еланской станицы.

1846-й год тоже тихо начинался. Дальше к западу, в Малой Чечне, войска Фрейтага с декабря рубили просеку через Гойтинский лес. Лес тянулся на семь верст, а посреди его в болотистых берегах протекала речка Гойта. Первый раз там просеку прорубили еще при Ермолове, но с того времени она заросла неимоверно густым кустарником. Просека соединила реку Гойту с Урус-Мортаном.

С 18 по 29 января отряды Фрейтага и Нестерова вместе валили Гехинский лес, прорубали дорогу от речки Гехинки к Валерику. Сам Гехинский лес — семиверстная глухая трущоба, через которую извивалась своими бесчисленными поворотами узкая арбяная дорога. На половине пути открывалась прогалина шириной в сто сажень и упиралась в крутой овраг не шире сорока шагов, за оврагом в трех верстах протекала по луговине, окруженной густым бором речка Валерик. Там Хаджи-Яхья с чеченцами сопротивлялся. Стрельба шла каждый день.

А на Кумыкской линии первые три недели — тишина. Только 23 января ауховский наиб Гойтемир, имевший лазутчиков во всех кумыкских аулах, напал на жителей Эндери, которые ездили за дровами, увел 30 пар волов в запряжках, одного убил, четырех ранил и четырех увел в горы в плен.

Потом 29 января 800 чеченцев подкатили к Герзель-аулу орудие и стали обстреливать. Комендант крепости майор Ктиторов выставил 7 своих орудий и после 25-го выстрела заставил чеченскую пушку замолчать. Тут с боковых валов часовые увидели, что большая партия конных под шумок мимо крепости хочет на плоскость пройти. Подняли тревогу, две сотни казаков полка № 20, стоявшие в Герзель-ауле, выскочили на перехват. Но чеченцы не стали рисковать и вернулись за хребет.

В тот же день на Яман-су партия наиба Баты угнала скот из кумыкского аула Баташ-Юрт. Но кумыки, если их разозлить, народ отчаянный, они нагнали чеченцев на переправе через Аксай, бросились в шашки и скот вернули. А потом сами кумыки на чеченцев в набеги пошли. Ойсунгурцы, у которых 28 января чеченцы стадо ополовинили, 3 февраля спустились к Мичику и у самого Баты 300 баранов угнали и пастуха с собой увели. Жители Эндери из Дылыма тоже стадо угнали.

19 февраля кумыки из аула Хамамат-Юрт возвращались ночью из Таш-Кичу к себе в аул и увидели в стороне костер, там шайка в 30 хищников у огня грелась. Кумыки, не долго думая, напали, шайку разогнали, одного чеченца убили, двоих ранили и взяли в плен, захватили 5 лошадей и два ружья.

После этих событий на Кумыкской линии до апреля установилось затишье. Чеченские пикеты выходили на Качкалыковский хребет, но наблюдали больше не за русскими, а за кумыками, куда и когда они стада выгоняют. Сам наиб Бата на хребет выезжал, да Гойтемир коршуном нависал над богатым селением Эндери.

11 марта объявили по Войску о первых производствах. Чин сотника получили полковой адъютант Одноглазков и баклановский земляк хорунжий Фетисов. В хорунжие произвели из урядников Кондрата Антонова, Новогригорьевской станицы. Чуть позже, 25 апреля произвели в хорунжие Николая Померанцева, имевшего университетское образование. В остальном же — обыденность. Один казак прибыл дослуживать по переводу из полка Буюрова № 48, уходившего с Кавказа на Дон. Своих четверо умерло…

В начале 1846 года подполковник Шрамков уехал на Дон, и по личному приказанию Воронцова Донской казачий № 20 полк принял Бакланов. «Майором принял 20-й полк», — вспоминал потом Яков Петрович. Чин войскового старшины действительно приравнивался тогда к чину майора. Потто пишет, что Бакланов был назначен командиром полка в начале 1846 года «на законном основании» Однако формально в этой должности, судя по формулярному списку, он был утвержден только 10 февраля 1849 г. Да и полк, даже вернувшись со службы в 1850 году, значился в списках как «полк Шрамкова».