Эптон Синклер - Дельцы. Автомобильный король

Эбнер Шатт тоже был здесь, испуганный и недоумевающий. Он столько раз проходил по этому мосту, что мост казался ему родным. Разве его сын не работает здесь, в эту самую минуту? Конечно, Эбнер имеет право просить работы; конечно, знай мистер Форд, что он без работы, он бы сразу его устроил! Но когда Эбнер увидел, что люди на мосту бросают в него бомбы, и услышал, как они разрываются возле него, он попятился; а когда рядом с ним рабочий схватился за живот и рухнул на землю, простреленный пулей, Эбнер повернул и побежал к пустырю, где он когда-то ставил свой автомобиль.

Что произошло потом, он не видел, но прочел об этом в газете. Ворота завода отворились, и на машине выехал Гарри Беннет; он сидел рядом с шофером и кричал толпе, чтобы она дала дорогу. Отчеты расходились относительно того, из какого револьвера он стрелял; во всяком случае, он стрелял, и кто-то бросил камень и угодил ему в голову и его отправили в госпиталь. Люди на мосту немедленно стали поливать толпу из пулемета и не прекращали огня, пока не ранило около пятидесяти рабочих и не убило четверых.

Таков был ответ Генри Форда Эбнеру Шатту и остальным безработным. Или, вернее, таков был ответ миллиарда долларов, который распоряжался жизнью Генри. Несколько десятков рабочих с пулевыми ранами лежали по госпиталям в — наручниках, прикованные к койкам цепями; но ни один полицейский и ни один молодчик из "служебной организации" не получил пулевой раны.

Фордовская модель А вернулась к былым временам, когда фордовский автомобиль окрашивался только в один цвет. Как ни называй его — цвет "выжженной Аравийской пустыни", или цвет "утренней зари", или цвет "голубых вод Ниагарского водопада", или цвет "вороненой стали", — все равно это был цвет свежей человеческой крови.

Эбнер Шатт ехал в трамвае домой, и у него было достаточно времени, чтобы поразмыслить о происшедшем. В него стреляли; он видел, как убили человека, впервые был свидетелем преднамеренного убийства. Он был потрясен и чем больше думал об этом, тем более удивлялся на самого себя. Привычка к порядку и повиновению взяла верх, и он сказал: "Не надо было мне туда ходить!" Он подумал о своем великом и добром друге Генри Форде и о том, как он будет опечален этими событиями и участием в них Эбнера. Если бы мистер Форд знал, что к нему идут рабочие, он поговорил бы с ними ласково и дружески, как, бывало, говорил с Эбнером. Почему никто ничего не сказал ему?

Эбнер нашел подтверждение своим мыслям, когда купил вечернюю газету и прочел, что организаторами похода были самые прожженные "красные" агитаторы Детройта и его окрестностей. В газете сообщались их имена, уже знакомые Эбнеру по той же газете. Так вот оно что! Эти хитрецы сумели завлечь в свою ловушку самого верного из стопроцентных американцев, бывшего куклуксклановца! Тайные агенты большевиков, которые хотят свергнуть правительство свободной Америки и превратить всех рабочих в рабов, как в России! Эбнер был совершенно уверен, что в России рабочие являются рабами, он читал об этом в "Дирборн индепендент".

Чем больше Эбнер размышлял над этим, тем большее замешательство он испытывал. Ведь его родной сын Джон мог стоять на мосту, помогая защищать завод от коммунистов! Его сын Генри мог быть в толпе и выслеживать врагов Фордовской автомобильной компании! Эбнер решил, что, когда он будет рассказывать семье о своем приключении, он немного уклонится от истины. Он не участвовал в демонстрации, а просто шел за колонной, посмотреть, что будут делать агитаторы. Очень возможно, что никто его не заметил, так с какой стати пачкать свое имя?

Милли пришла в ужас от его рассказа и взяла с него слово, что он никогда больше не будет делать таких глупостей. Дэйзи сказала, что он не только подвергал свою жизнь опасности, но что из-за него могли уволить Джона и ее мужа, и что они тогда стали бы делать? У нее было достаточно оснований для таких опасений: ведь увольняли даже тех рабочих, которые собирали деньги на похороны участников похода!

Когда несколько дней спустя явился Генри, он сказал, что был в толпе демонстрантов и заметил отца, но не сообщил об этом куда следует. Старик, должно быть, из ума выжил, что впутался в такое дело.

На самом же деле Генри даже и близко не подходил к демонстрации; Дэйзи по телефону сообщила ему рассказ отца, и воображение Генри дополнило все остальное. Поскольку он был в курсе многих тайных дел, он любил порисоваться, показать себя вездесущим, облеченным доверием "больших шишек", знающим всю подноготную обо всех и вся. Пока он похвалялся в кругу таких незначительных людей, как его родные, он мог чувствовать себя спокойно; у него хватало ума не заноситься перед своим хозяином.

В этот самый месяц Фордовская автомобильная компания выпустила две новые модели А. Сделала она это с обычной помпой, предсказывая огромный сбыт и новый набор рабочих. Но предсказания не сбылись; вскоре в Детройте один за другим лопнули все банки, и нужда приняла еще большие размеры. В этих банках лежали деньги Генри, и поскольку он был единственным человеком в городе, у которого имелись наличные и который мог спасти банки, ему пришлось взять их в свои руки. Таким образом к фордовской империи было присоединено новое княжество.

Но от этого не стало легче рабочим Генри; время их работы было урезано до одного-двух дней в неделю, и на этот раз минимум заработной платы был сокращен до четырех долларов в день. Экономические факторы оказались сильней фордовских теорий; но не думайте, что Генри откажется от своих теорий! Он по-прежнему говорил, что путь к процветанию лежит через высокую заработную плату, — это говорил тот, кто не платил ни гроша трем четвертям своих рабочих.

Всевозрастающая нужда словно горой придавила население Детройта. Семейство Шаттов превратило свой дом в меблированные, комнаты, сбилось в двух комнатушках, а остальные пыталось сдать внаем. Эбнер бродил в поисках работы, пока ноги не отказывались служить; заработки были случайные и пустяковые, еле-еле хватало на обед. Он заложил часы, потом пальто; летом-то было ничего, но настала осень, и ему пришлось попросить денег у сына-бандита, чтобы выкупить пальто.

Милли почти не вставала с постели, и у них больше не было денег на врача. Тот, который приходил в последний раз, прописал ей лекарство, но оно было не по карману, да, видно, и плохо помогало. Дэйзи приходилось вести все хозяйство, и она тоже прихварывала. Она очень боялась иметь ребенка и сделала два аборта; но после второго долго болела, и на третий не решилась, теперь у нее был ребенок, заботилась она о нем мало, и ребенок был слабенький, потому что у нее не хватало молока. Она превратилась в заезженную клячу домашнего хозяйства и стала такой неряхой, что жильцы почти уж не покушались на ее добродетель.