Александр Аннин - Дон Жуан. Правдивая история легендарного любовника

Именно Севилья будет единственным городом, который, несмотря ни на что, будет славить короля Педро I, вошедшего в историю как Педро Жестокий.

И еще не раз в Кастилии и сопредельных государствах вспомнят, что царствование Педро Жестокого началось в Страстную субботу. То есть, согласно учению святых отцов, в самый «богооставленный» день. В единственный день в истории человечества, когда, по Евангелию, сам Христос лежал в гробу, а душа его пребывала в аду. «День без Бога» – так называл Страстную субботу простой народ.

Несмотря на разгул «Черной смерти», европейские монархи не меняли своих планов: по-прежнему велись бесконечные сражения, Франция и Англия сцепились в затяжной Столетней войне. Плелись придворные интриги, заключались торговые сделки. Карьеристы спешили получить освободившийся после чьей-либо смерти пост, юноши и девушки – насладиться любовью, воры и убийцы – свершить свои черные дела.

Мало кто заблаговременно готовился к смерти, очищая душу покаянием и добрыми поступками. Лишь во французском Авиньоне, тогдашней папской резиденции, население под воздействием вдохновенных проповедей папы Климента VI рвалось в исповедальню. По воспоминаниям одного из кардиналов, даже тайные любовницы католических прелатов открыто каялись в своей преступной связи (сами кардиналы, разумеется, открещивались от подобного рода «свидетельских показаний» авиньонских красавиц, иначе если бы они признали сей грех, то были бы низложены, а то и отправлены в заточение).

В Италии Боккаччо писал свой потрясающе безнравственный «Декамерон». Там в качестве панацеи от чумы приводился пример группы юношей и девушек, удалившихся в затвор, чтоб предаться всем видам порока. Во Франции Петрарка, закончив цикл сонетов «На смерть мадонны Лауры» (она умерла от чумы в Авиньоне), принялся на старости лет сочинять ровным счетом никому не нужные медицинские и политические трактаты. В Англии Чосер создавал свои первые романтические стихи.

В официальной столице Кастилии, Вальядолиде, стараниями канцлера Альбукерке открылся и в течение всей эпидемии (и, разумеется, после ее окончания) успешно действовал огромный по тем временам университет. В нем преподавались не только отвлеченные науки, но и математика, физика, химия, картография. Испания готовилась к великим географическим открытиям.

Германские алхимики получили в своих лабораториях серную и соляную кислоту. В Праге был изобретен и построен первый в истории человечества подъемный кран.

В аббатствах и замках стали появляться первые башенные часы, которые – о чудо! – показывали правильное (с точностью до пяти минут) время. Среди богатых людей ширилась мода на настенные гиревые часы с боем. Они ошибались на два-три часа, но никто не придавал этому значения. Главное – «у меня в доме висит механизм»; он тикает, время от времени издает звон колокольчика, и у него дважды в день подтягивают гири.

В общем, обыденная жизнь, несмотря на чуму, продолжалась.

Но при всем при том близкие приятели то и дело подозрительно посматривали друг на друга, словно спрашивая: а кто кого на этот раз заразил во время застолья или дружеской беседы? Дети боялись навещать родителей, а отцы и матери – своих сыновей и дочерей. Покупая продукты в лавке, обыватели невольно думали со страхом: а не попадет ли в меня вместе с этим куском хлеба или мяса «Черная смерть»? Богатые люди каждый вечер сжигали одежду и обувь, в которой проходили весь день, а наутро надевали все новое.

К смерти окружающих людей остававшиеся в живых стали относиться если и не с полным безразличием, то, во всяком случае, как к чему-то очень привычному. В Севилье никто не провожал своих близких в последний путь к огромной траншее за чертой Трианы, только могильщики, которым предстояло сжечь очередную партию трупов и засыпать пепел землей. Территория массового захоронения была оцеплена арбалетчиками, задыхавшимися от клубов смрадного дыма.

Чиновник из консехо, такой же приговоренный, как и могильщики, всякий раз пересчитывал привезенных покойников и тут же выдавал «санитарам смерти» плату за труды согласно тарифу.

И лишь только раз город буквально всколыхнулся от женских рыданий и мужских раздосадованных проклятий: от чумы умер самый бесстрашный и самый любимый в народе тореадор Хорхе Фернандос. Богатые дамы Севильи собрали огромные деньги для членов консехо, и те разрешили не предавать Фернандоса сожжению в общей траншее, а похоронить так, как положено по христианскому обычаю – на приходском кладбище кафедрального собора Иоанна Крестителя. В траурной процессии шествовали все жители города, кто мог передвигаться.

Могилу благодаря все той же щедрости севильских дам выкопали в три с половиной метра, благо в этом месте грунтовые воды залегали еще глубже.

– Ну что, друг мой Тенорио, один только Бог знает, сколько времени я пробуду королем, – проговорил дон Педро, когда они с доном Хуаном сидели в харчевне «Хмельной поросенок». – Так что спеши поделиться своими мечтами. Настал час их осуществления. Я могу все. Или почти все.

– Воля ваша, государь, – скромно потупился де Тенорио. – Но, верите ли, я вполне доволен своей судьбой. Наипаче же всего я благодарю Господа и Пречистую Деву за ту великую милость, которая мне дарована: именоваться вашим другом, государь дон Педро.

– Браво, браво! – Шестнадцатилетний король даже захлопал в ладоши, вальяжно откинувшись на спинку дубового стула. – Ты что, эту блистательную тираду загодя сочинил и вызубрил?

Дон Хуан открыл было рот, чтобы запротестовать против столь несправедливых обвинений в неискренности, но его величество Педро Первый выставил вперед ладонь:

– Ладно, перестань. Кстати, хочешь, я прикажу отсечь голову дону Аугусто Спинелло? Ведь он тебя чуть на тот свет не отправил… Не желаешь поквитаться?

– О нет, государь. Что случилось, то случилось. В конце концов это был честный поединок. И… на стороне Спинелло была правда.

– Что ж, благородно с твоей стороны… – удивленно покачал головой юный король.

– Святой Тельмо взял с меня обещание стать священником, – вздохнул дон Хуан.

– А, помню, ты рассказывал о своем видении, – кивнул дон Педро. – А знаешь что? Может, сделать тебя великим магистром ордена Сант-Яго? Заодно в священный сан тебя рукоположим. Фадрике, мой сводный братец, занял должность магистра ордена Сант-Яго безо всякого священства, будучи десяти лет от роду. Пора ему и честь знать.

Дон Хуан промычал нечто неопределенное. Конечно, было бы здорово – стать великим магистром ордена Сант-Яго, ведь о такой чести могли мечтать лишь члены королевской семьи. Но…