Ной Гордон - Лекарь. Ученик Авиценны

Откуда-то выскочила пятнистая собачонка и с громким лаем увязалась за ними.

Они пробегали по улице Тысячи садов; многие зрители протягивали им ломтики дыни и чаши шербета, но Карим, опасаясь судорог, ничего не принимал. Воду он взял, налил в шапочку и водрузил ту на голову. Почувствовал огромное облегчение, только шапочка с поразительной быстротой снова высохла на солнце Индиец схватил ломтик зеленой дыни и торопливо глотал на ходу, потом бросил корку, не глядя, через плечо.

Оставаясь вместе, они обошли молодого воина. Тот уже выбыл из состязания: у него в колчане было лишь пять стрел, он отставал на целый этап. На его рубашке спереди виднелись две темно-красные полоски от растертых до крови сосков груди. При каждом новом шаге колени у него заметно дрожали — ясно, что долго он уже не продержится.

Индиец взглянул на Карима и блеснул белозубой улыбкой. Карима огорчило, что бежит индиец легко, а лицо у него настороженное, но не слишком напряженное. Интуиция бегуна подсказывала, что соперник выносливее Карима, а утомился меньше. А может быть, и бегает быстрее, если уж на то пошло. Преследовавшая их собачонка вдруг вильнула и перебежала дорогу прямо перед ними. Карим подпрыгнул, чтобы не споткнуться о собаку, почувствовал ногами комок теплого меха, а псина врезалась прямо в ноги индийцу, и тот упал.

Карим обернулся посмотреть на него. Индиец поднялся было, но тут же снова сел на землю. Правая стопа торчала под каким-то невероятным углом, и соперник недоверчиво разглядывал ногу — он никак не мог взять в толк, что для него состязание закончилось.

— Беги! — крикнул Кариму Иессей. — Я позабочусь о нем, а ты беги! — Карим сосредоточился и побежал так, будто вся сила индийца перешла в него самого, будто это Аллах говорил с ним голосом зимми. Карим начал думать, что сегодня, может быть, и есть его день.

Почти весь этот этап он шел позади аль-Гарата. Один раз, на улице Поборников веры, он подошел совсем близко к этому сопернику, и тот обернулся через плечо. Когда Карим жил в Хамадане, они знали друг друга; по глазам аль-Гарата он понял, что тот его тоже узнал, но в этих глазах было и привычное презрение: «А-а, так это мальчишка для удовольствий Заки Омара!»

Аль-Гарат прибавил ходу и вскоре снова опередил Карима на двести шагов.

Карим положил в колчан седьмую стрелу, а Мирдин, подавая воду и вновь намазывая его желтой мазью, рассказывал о соперниках:

— Ты бежишь четвертым. Первым идет некий афганец, имени его я не знаю. Вторым — бегун из Рея, зовут его Мадави. За ними — аль-Гарат и ты.

Целый этап и еще половину Карим шел позади аль-Гарата, словно знал свое место, но мысли его порой убегали далеко вперед, к тем двоим, которых и видно не было — настолько они его опережали. Афганец бегал в Газни по тропам на таких высоких горах, что даже воздух там истончается. Знающие люди говорили, что когда такие бегут по долине, они совсем не устают. А о Мадави из Рея он слышал, что это отличный бегун.

Однако, спускаясь с короткого крутого холма на улице Тысячи садов, Карим увидел на обочине дороги оцепеневшего бегуна. Тот держался руками за правый бок и плакал. Карим вслед за аль-Гаратом пробежал мимо, но Иессей вскоре сообщил ему, что это и был Мадави.

У Карима снова стал ощутимо побаливать правый бок, болели и обе ступни. Призыв к Третьей молитве настиг его в самом начале девятого этапа. Третья молитва — как раз то время, которое тревожило Карима: солнце клонилось все ниже, он опасался, что мышцы его начнут деревенеть. Но жара ничуть не спала, она давила на тело тяжелым одеялом, пока он лежал и молился, а когда поднялся и снова побежал, с него по-прежнему градом лил пот.

Бежал он все в том же темпе, но ему показалось, что он обходит аль-Гарата, словно бы хамаданец и не бежал, а просто прогуливался. Когда они поравнялись, аль-Гарат попытался снова вырваться вперед, но очень скоро его дыхание стало шумным и прерывистым, он зашатался. Его одолела жара. Карим как лекарь знал, что человек может даже умереть, если случается что-то вроде солнечной болезни — кожа высыхает, лицо краснеет, — однако лицо аль-Гарата было бледным и мокрым. Тем не менее Карим остановился, когда его соперник стал спотыкаться и, наконец, замер на месте.

У аль-Гарата еще оставалось достаточно презрения во взгляде, но ему хотелось, чтобы победителем стал перс.

— Давай, беги, ублюдок!

Карим охотно расстался с ним.

Глядя с высоты первого спуска на лежащий внизу прямой отрезок пути, он заметил маленькую фигурку, поднимающуюся на длинный холм в отдалении. В этот момент афганец упал, поднялся и снова побежал. Вскоре он свернул на улицу Поборников веры и скрылся из виду. Кариму было очень трудно держать себя в узде, но он продолжал бежать в прежнем темпе и не видел соперника впереди, пока не достиг улицы Али и Фатимы.

Теперь афганец был гораздо ближе. Он снова упал, снова поднялся и побежал — неровно, рывками. Быть может, он и привык к тонкому воздуху, которым трудно дышать, однако же в горах Газни прохладно, и тут исфаганская жара играла на руку Кариму, который неуклонно сокращал разрыв.

Пробегая мимо маристана, он уже не видел и не слышал знакомых ему людей, ибо все внимание Карима было поглощено соперником впереди.

Карим настиг его после четвертого падения, которое оказалось последним. Афганцу принесли воды, прикладывали к телу мокрые полотенца, а он, коренастый крепыш, широкий в плечах, темнокожий, лежал на земле и хватал воздух, как вытащенная из воды рыба. Когда Карим пробегал мимо, афганец слегка скосил спокойные карие глаза и посмотрел ему вслед.

Эта победа, впрочем, принесла ему больше страданий, чем радости, ибо теперь необходимо было сделать выбор. В состязании сегодня победил он; но хватит ли ему сил и дерзости, чтобы попытаться добиться шахского калаата? «Царские одежды», пятьсот золотых и чисто номинальная, но хорошо оплачиваемая должность начальника царских скороходов полагались любому, кто пробежит все двенадцать этапов — 126 римских миль — меньше, чем за двенадцать часов.

Обегая вокруг майдана, Карим оказался лицом к солнцу и внимательно всмотрелся. Он бежал весь день, покрыв девяносто пять миль. Достаточно. У него все болит, больно даже повернуться, чтобы вынуть из колчана и вернуть девять стрел. Можно взять денежную награду, а потом присоединиться к остальным бегунам, которые плещутся сейчас в Реке Жизни. Ему было необходимо искупаться в их зависти, их восхищении, да и в самой реке — уж он-то больше всех заслужил право погрузиться в ее прохладные зеленые воды.

Солнце понемногу катилось к горизонту. Сколько времени оставалось у Карима? А сколько сил сохранило еще его тело? И угодно ли это Аллаху? Времени, должно быть, совсем мало, ему не успеть пробежать еще тридцать одну милю прежде, чем прозвучит призыв к Четвертой молитве, возвещающий о том, что солнце село.