Ной Гордон - Лекарь. Ученик Авиценны

Жирная шея задергалась — Цирюльник пил. Потом отшвырнул в сторону пустой пузырек, упал на спину и захрапел.

Отчего же Роб не испытывал никакой радости от своей проделки? Всю долгую ночь он лежал без сна и размышлял об этом.

В трезвом Цирюльнике уживались два человека: один — веселый, с добрым сердцем, другой — довольно гнусный тип, не гнушавшийся поить кое-кого Снадобьем из «особого запаса». В пьяном Цирюльнике этот второй тип, несомненно, брал верх.

И с внезапной ясностью, будто в прорезавшем тьму ночи ярком луче света, Роб увидел, что сам превращается в мерзкую ипостась Цирюльника. Мороз продрал его по коже, он ощутил какую-то безысходность и придвинулся ближе к огню.

Наутро встал с первым проблеском рассвета, отыскал выброшенный пузырек с отметиной и зашвырнул его подальше в лес. Потом подбросил в костер хворосту. Когда Цирюльник проснулся, его уже ожидал роскошный завтрак.

— Я вел себя недостойно, — обратился Роб к Цирюльнику, когда тот наелся. Поколебался, но заставил себя продолжить. — Я прошу у вас прощения и отпущения грехов.

Цирюльник только кивнул, от удивления потеряв дар речи.

Они запрягли Лошадь и добрую половину утра катили молча, только время от времени Роб чувствовал на себе задумчивый взгляд Цирюльника.

— Я долго размышлял, — заговорил наконец тот. — В следующем сезоне тебе надо ехать без меня, становиться самостоятельным цирюльником-хирургом.

Роб стал возражать, чувствуя себя виноватым — ведь только вчера он и сам пришел к тому же заключению.

— Это все выпивка проклятая виновата. Хмель делает нас обоих злыми. Нужно бросить пить, и у нас все пойдет хорошо, как раньше.

Эти слова, казалось, растрогали Цирюльника, но он лишь покачал головой.

— Отчасти дело в выпивке, отчасти же в том, что ты — выросший олененок, которому необходимо испытать в деле свои рога, а я — старый бык. Для оленя я стал слишком толстым и выдыхаюсь быстро, — сухо отметил он. — Я теперь с трудом и на помост взбираюсь, а довести представление до конца с каждым днем все тяжелее. Я бы с радостью остался в Эксмуте, грелся бы летом на солнышке, выращивал бы салат на грядках, уж не говоря о том удовольствии, которое я получаю от своей кухни. А пока я в отъезде, я мог бы заготовить целое море Снадобья. Кроме того, я стану, как и прежде, оплачивать содержание повозки и Лошади. Ты же будешь оставлять себе весь доход от лечения своих пациентов, а также от каждого пятого пузырька Снадобья, проданного в первый год, в последующие же — от каждого четвертого.

— Каждого третьего в первый год, — привычно поправил его Роб, — и каждого второго в последующем.

— Для юноши девятнадцати лет это чрезмерно, — строго сказал Цирюльник. В его глазах вспыхнули искорки. — Давай вдвоем над этим подумаем, — предложил он. — Мы же люди разумные.

В конце концов они порешили: Роб будет получать доход от продажи каждого четвертого пузырька в первый год, а в последующие — каждого третьего. Этот договор остается в силе на протяжении пяти лет, после чего подлежит совместному пересмотру.

Цирюльник просто ликовал, а Роб все никак не мог поверить своему счастью: для юноши его лет он станет получать очень даже неплохой доход. Так, в приподнятом настроении, они катили по Нортумбрии, снова чувствуя себя друзьями. В Лидсе после трудов пошли на рынок и провели там несколько часов. Цирюльник закупил уйму всякой всячины и объявил, что должен приготовить обед, которым не стыдно отметить заключенный ими новый договор.

Из Лидса выехали по большой дороге, что шла низиной вдоль реки Эйр; на многие мили здесь тянулся лес могучих старых деревьев, которые возвышались, подобно башням, над зеленым кустарником, маленькими рощицами и поросшими вереском полянами. Лагерь разбили рано, среди зарослей ольхи и ивы, и Роб не один час помогал Цирюльнику приготовить большущий пирог с мясом. В начинку Цирюльник положил мелко нарубленное смешанное мясо: ногу косули, телячье филе, жирного каплуна и пару голубей. Добавил шесть вареных яиц и фунт сала, а сверху прикрыл все это толстой хрустящей слоеной корочкой, обильно смазанной растительным маслом.

Ели они очень долго, а когда пирог возбудил у Цирюльника жажду, утолить ее было лучше всего любимым метеглином. Роб, памятуя о данном недавно зароке, пил одну воду и смотрел, как наливается кровью лицо хозяина, а взгляд становится угрюмым.

Наконец Цирюльник потребовал, чтобы Роб принес ему из фургона два ящика пузырьков с метеглином — он сам будет брать по мере надобности. Роб подчинился, с нарастающим беспокойством наблюдая, как пьет хозяин. Вскоре тот стал ругательски поминать условия их договора, но до ссоры дело не дошло: Цирюльника сморил пьяный сон.

Утром — солнечным, ярким, наполненным птичьими трелями он проснулся бледный и ворчливый. О вчерашних излишествах, кажется, ничего и не помнил.

— Пойдем-ка наловим форели, — предложил Цирюльник. — Я бы с удовольствием съел на завтрак жареной рыбки, а в Эйре она как раз должна водиться. — Поднявшись со своей подстилки, однако, он пожаловался на сильную боль в левом плече. — Загружу я лучше повозку, — решил он. — Часто труд помогает прогнать из суставов боль.

Он отнес в повозку один из ящиков с метеглином, вернулся за вторым. На полдороге к повозке Цирюльник уронил ящик со страшным грохотом и звоном. На лице его появилось выражение крайнего удивления.

Он приложил руку к груди и поморщился. Роб видел, что от боли даже плечи у него ссутулились.

— Роберт, — ласково позвал он. Впервые Роб слышал, как хозяин называет его полным именем. А тот шагнул к Робу, протянув вперед обе руки.

Но прежде чем Роб подбежал, он перестал дышать. Подобно огромному дереву — нет, подобно скатывающейся с гор лавине, подобно обвалу каменных глыб — Цирюльник запрокинулся назад и как подкошенный рухнул на землю.

— Я никогда не видел его.

— Он был моим другом.

— Тебя, кстати, я тоже никогда не видел, — сурово сказал священник.

— Но теперь-то видите. — Роб утром разгрузил фургон, спрятав все имущество в ивовой рощице, чтобы освободить место для тела Цирюльника. Потом он шесть часов ехал до деревушки Эйрс-Кросс, где была старинная церковь. А теперь здешний священник с неприятным взглядом неприветливо, с подозрением расспрашивал его, как будто Цирюльник только прикинулся мертвым, нарочно, чтобы доставить хлопоты священнику.

Когда из расспросов выяснилось, кем был Цирюльник при жизни, служитель церкви засопел, не скрывая своего недовольства.