Ной Гордон - Лекарь. Ученик Авиценны

Всякий раз, как они подъезжали к развилкам дорог, Мерлин указывал ему путь, пока наконец они не остановились у богатой крестьянской усадьбы. Видно было, что хозяин здесь тщательно следит за всем, но в самом доме они обнаружили мужчину могучего телосложения, который стонал, лежа на служившем ему постелью соломенном тюфяке.

— А, Танкред, что ты на этот раз с собою сделал?

— Вот, поранил треклятую ногу.

Мерлин отбросил одеяло и нахмурился: правое бедро было изогнуто и все распухло.

— Ты, должно быть, испытываешь страшную боль. И все-таки велел мальчику сказать, чтобы я пришел, «когда смогу». В следующий раз нельзя так глупо храбриться, и тогда я приду сразу же, — резко сказал он.

Мужчина закрыл глаза и молча кивнул.

— Как это случилось, когда?

— Вчера в полдень. Свалился с крыши, черт бы ее побрал, когда перестилал проклятую солому.

— Ну, теперь с крышей тебе придется немного подождать, — сказал Мерлин и взглянул на Роба. — Мне потребуется помощь. Найди-ка планку для шины, немного длиннее его ноги.

— Только не выламывайте из построек и из забора, — простонал Осберн.

Роб пошел искать то, что можно. В амбаре лежало с дюжину березовых и дубовых бревен, а также оструганная сосновая доска. Она была широковата, но мягкое дерево легко подавалось и Роб, пользуясь хозяйским инструментом, быстро отрезал ненужное.

Осберн сердито покосился на него, узнав доску, но ничего не сказал.

— Ляжки у него как у быка, — вздохнул Мерлин, снова взглянув на поврежденную ногу. — Нам предстоит трудная работа, юный Коль. — Лекарь взял ногу за лодыжку и щиколотку и стал осторожно нажимать, одновременно слегка поворачивая и выпрямляя поврежденную конечность. Послышался легкий треск, словно крошились сухие листья, и Осберн громко замычал.

— Без толку, — сказал через минуту Мерлин. — У него слишком могучие мышцы. Они сжались, защищая ногу, а у меня не хватает сил справиться с ними и соединить сломанную кость.

— Позвольте, я попробую, — предложил Роб.

Мерлин кивнул, но сперва дал крестьянину хлебнуть кружку хмельного напитка — Осберн весь трясся и всхлипывал от боли, которую причинила ему неудачная попытка соединить кость.

— Дайте еще, — задыхаясь, попросил он лекаря.

Когда он выпил вторую кружку, Роб крепко взял его за ногу, подражая манере Мерлина. Осторожно, стараясь не дергать, надавил, и бас Осберна сменился долгим пронзительным воплем. Мерлин подхватил могучего пациента под мышки и, вытаращив от натуги глаза, потянул его в противоположную сторону.

— Вроде бы получается, — крикнул Роб, чтобы Мерлин мог его расслышать сквозь несмолкающие вопли больного. — Пошла! — И в тот же миг концы сломанной кости царапнули друг друга и встали на место. Распростертый на постели больной вдруг замолчал.

Роб посмотрел, не лишился ли тот чувств, но нет — Осберн бессильно откинул голову, лицо было мокрым от слез.

— Не отпускай ногу, так и держи, — приказал Мерлин. Он смастерил повязку из тряпок и обвязал вокруг щиколотки и лодыжки. К этой повязке он прикрепил один конец веревки, а другой накрепко обмотал вокруг дверной ручки. Затем наложил шину на растянутую конечность.

— Теперь можно отпустить, — сказал он Робу.

Для пущей надежности они еще привязали здоровую ногу к сломанной. Нескольких минут хватило, чтобы успокоить связанного и измученного больного, дать все необходимые указания его бледной жене и отпустить его брата, который пока будет работать на поле.

На току Роб и Мерлин остановились и посмотрели друг на друга. Рубахи на обоих промокли от пота, да и лица были не суше, чем залитые слезами щеки Осберна.

Лекарь улыбнулся и похлопал Роба по плечу:

— Ты должен пойти теперь ко мне домой, мы разделим вечернюю трапезу.

— Это моя Дебора, — произнес Беньямин Мерлин.

Жена доктора была пухленькой женщиной с острым носиком и пунцовыми щеками. Увидев Роба, она заметно побледнела, а взаимные представления приняла сухо. Мерлин принес во двор таз с ключевой водой, чтобы Роб мог освежиться. Моясь, он слышал, как в доме женщина что-то горячо говорит мужу на языке, которого Роб никогда прежде не слыхивал.

— Ты должен извинить ее. — Лекарь тоже вышел помыться и поморщился. — Она всего опасается. Закон гласит, что во время религиозных праздников мы не должны принимать христиан у себя в доме. Однако сегодня вроде бы никакого особенного праздника нет. Просто обычный ужин. — Вытираясь полотенцем, Мерлин посмотрел Робу в глаза. — Если ты все же предпочтешь не садиться с нами за стол, я могу вынести тебе еду сюда.

— Я с удовольствием буду вместе с вами, мастер лекарь.

Мерлин кивнул.

Странный ужин.

Собрались родители и четверо детишек: три мальчика и девочка. Девочку звали Лия, а братьев — Ионафан, Руил и Захария. Мальчики, как и отец, сели за стол в шапках! Когда жена подала горячую лепешку, Мерлин кивнул Захарии, и тот заговорил на гортанном языке, который Роб недавно слышал в этом доме.

— Сегодня, — остановил его Мерлин, — брохот [51] Брохот (брахот, берахот — «благословение», др.-евр. ) — в иудаизме: первый трактат Талмуда. В узком смысле: благодарственная молитва, возносимая за трапезой — перед каждым блюдом в отдельности. надо читать по-английски — из уважения к нашему гостю.

— Благословен еси, Господи Боже наш, Царь Вселенной, — с чувством стал читать молитву мальчик, — дарующий нам хлеб, что родит земля. — Он передал лепешку Робу, который воздал ей должное и отдал остальным.

Мерлин налил из большого графина в чаши красное вино. Роб последовал примеру и поднял свою чашу, а отец между тем кивнул Руилу.

— Благословен еси, Господи Боже наш, Царь Вселенной, сотворивший плод лозы виноградной.

Еда состояла из рыбного супа, сваренного с молоком — не такого, как готовил Цирюльник, однако горячего и острого.

Закусили яблоками из сада лекаря-еврея. Младший из братьев, Ионафан, с возмущением поведал отцу, что кролики изводят их капусту.

— Тогда тебе следует извести кроликов, — сказал ему Роб. — Поставь капканы, и твоя мама сделает из них вкусное жаркое.

Ненадолго повисло смущенное молчание, потом Мерлин улыбнулся:

— Мы не едим ни кроликов, ни зайцев, это не кошерная пища.

Роб заметил, что мистрис Мерлин выглядит встревоженной, словно боится, что он не поймет и не одобрит их обычаев.

— Существуют законы о том, какую пищу нам вкушать, очень древние законы. — И Мерлин объяснил, что иудеям не дозволено употреблять в пищу мясо животных, которые не жуют жвачку и не имеют раздвоенных копыт. Нельзя есть мясо вместе с молоком, потому что Библия предостерегает: нельзя смешивать мясо животного с молоком, полученным из сосцов его матери [52] См. Левит, гл. 11; Второзак., гл. 14. . И крови пить они не смеют, а равно есть мясо, которое не очищено от крови тщательно и не посолено.