Валерий Евтушенко - Сказание о пятнадцати гетманах

Все же вода камень точит, и доносы Пушкаря сыграли свою роль: гетман был вызван в Москву. Собственно говоря, самого вызова он не опасался, так как никаких предосудительных действий против государя не совершал, а в контактах со шведами, поляками и татарами легко мог оправдаться. Но Выговский, обладая гибким умом, понимал, что в Москве он просто вынужден будет согласиться на все условия ограничения гетманской власти, которые ему предложат. Заигрыванием московского правительства с Пушкарем он и так уже был поставлен в двусмысленное положение: с одной стороны его признавали главой всего малороссийского края, но с другой отчетливо давали понять, что Пушкарь и запорожцы, стоявшие за централизацию власти Москвы, царскому правительству ближе, чем Выговский и его сторонники, отстаивающие местное самоуправление. Кроме этого, гетману прозрачно намекали, что при необходимости его есть кем заменить по принципу «свято место пусто не бывает».

У Выговского окончательно сложился план отделения от Московского государства и присоединения к Польше летом 1658 года, но то, что мысли об этом стали приобретать материальное воплощение еще той же весной, сомнений нет. Он выжидал лишь, чем закончится противостояние Швеции и Речи Посполитой, а поэтому всячески оттягивал поездку в Москву, ссылаясь на то, что сейчас во время смуты на Левобережье ему нельзя оставлять Малороссию. «Хотя, — писал он 18 марта к отцу в Киев, заведомо зная, что это письмо тот покажет воеводе Бутурлину, — окольничий его царского величества часто ко мне пишет, но поездка моя замедляется, и я остаюсь в раздумье более от того, что меня со всех сторон извещают: польский король со шведским помирился, и оба государя хотят вместе идти на великого государя. С другой стороны, великая литовская рать подвигается, а тут у нас дома от татар добра не надеяться, — стоят уж на Кисилях с ханскою великою ратью. Заднепровские полковники брацлавский, уманский, корсунский и другие, собрались в Чигирин и представили, что гетману не следует ехать. Ума не приберу, как мне и быть, куда мне повернуться, не знаю».

Действительно, окольничий Хитрово постоянно писал к нему, настаивая на выезде в столицу, однако Выговский сам туда не поехал, а послал вместо себя Лесницкого, который был смещен Пушкарем с должности миргородского полковника. Избранный вместо него Степан Довгаль уже 7 апреля предупреждал путивльского воеводу, что гетман в Москву не поедет, а разослал послов в Польшу и Крым, вынашивая планы соединиться с поляками и татарами.

То, о чем писал царскому воеводе Довгаль, было чистой правдой. Еще раньше Выговский посылал гонцов в Крым, но в первый раз запорожцы перехватили его посланца и утопили, зато второму гонцу удалось добраться до Перекопа, а затем в Бахчисарай. Магомет IV Гирей, зная о напряженных отношениях гетмана с Москвой, согласился оказать ему помощь. В начале апреля перекопский бей известил Выговского о том, что сорокатысячный татарский корпус вошел в пределы Украины. Прибыв с ближним окружением к месту встречи, гетман узнал, что татарами командует старинный приятель казаков участник сражений при Пилявцах и Львове, победитель поляков при Батоге — Карачи-мурза (Карабей).

Встретившись, гетман и Карачи-мурза вдвоем уехали далеко в степь, а когда спустя два часа возвратились, то отправились в казацкий лагерь, где в присутствии старшины был утвержден дружественный союз между казаками и Крымом. Казаки целовали крест, потом состоялся банкет. Вечером аналогичная присяга (шерть) была дана и татарами. Карачи — мурза поставил в известность гетмана, что шестидесятитысячный татарский корпус под командованием султана — нуретдина Адиль Гирея также готов к выдвижению на Левобережье.

Выговский для встречи с татарами отобрал лишь представителей старшины из лично преданных ему людей. Но пока гетман с Карачи-мурзой уезжали в степь для конфиденциального разговора, туда прибыл Филон Дженджелей, бывший ирклеевский полковник, смещенный с этого поста после последней переяславской рады. Легендарный военачальник, взбунтовавший в свое время вместе с Кречовским реестровиков у Каменного Затона и прибывший вместе с ними на помощь к Богдану Хмельницкому у Желтых Вод, давно пристально наблюдал за налаживанием контактов гетмана с поляками и Крымом. Сам природный татарин, он превосходно знал татарский и турецкий язык, поэтому в ходе банкета, данного Выговским при заключении союза с Карачи-мурзой, понял из их разговора, что гетман намерен отложиться от Москвы и лишь выжидает удобного момента, чтобы перейти на сторону Речи Посполитой. Поздним вечером, когда Карачи-мурза уехал, Выговский также удалился на отдых в свой шатер. Дженджелей, дождавшись глубокой ночи, проник в шатер гетмана, бросил в него копье и, полагая, что тот убит, выскочил, крича: «Лежить собака, що казацькую кров ляхам да татарам продав! У чорта тепер грошi лiчитимеш!» [1] Лежит собака, казацкую кровь ляхам да татарам продал! У черта теперь деньги отнимешь

Но на беду отважного полковника, он промахнулся и Выговский остался жив. Правда, поняв, что стал жертвой покушения, гетман тут же укрылся в татарском лагере. Воспользовавшись возникшим замешательством, Дженджелей вскочил на своего коня и, оторвавшись от погони, укрылся в Полтаве. Позднее след этого верного сподвижника Богдана Хмельницкого затерялся где-то на Дону…

Не одного Дженджелея возмутил союз Выговского с татарами. Паволоцкий полковник Суличич писал воеводе Бутурлину, что гетман соединился с крымским ханом и призвал татар на Украину. Киевский полковник Павел Яненко-Хмельницкий, хотя и принадлежал к числу единомышленников Выговского, но тоже доносил о связях гетмана с татарами. В народе, и без того настроенном против Выговского, приход татар вселил панику. Приезжавшие с разных сторон в Киев малороссияне кричали: «уже татары пришли к гетману, скоро и ляхи придут, начнут враги церкви Божий разорять, людей наших в полон погонят». Некоторые письменно изъявили Бутурлину желание, чтобы государь прислал свое войско на помощь Пушкарю и оборонил бы Украйну, — иначе ляхи с татарами бросятся и на порубежные московские области.

Но и на Пушкаря поступали жалобы. Люди писали Бутурлину, что его казаки и дейнеки грабят и убивают ни в чем не повинный народ, а царская власть их поддерживает и управы на них нет. И у сторонников Выговского и у его противников во всех бедах виновата была Москва: одни кричали, что царское правительство поддерживает бунтовщиков, другие, что москали стоят на стороне старшины и значных, а до народа им дела нет.

Об обострении обстановки в Малороссии Бутурлин срочно уведомил Москву. Обеспокоенный воевода просил прислать дополнительные войска, извещая, что весь край в опасности: на западных рубежах появились поляки, с юга подходят татары, внутри края учинилась смута.