Валерий Евтушенко - Сказание о пятнадцати гетманах

Гетман сдержанно поблагодарил подьячего, сказал, что рад служить государю, но затем стал высказывать свои претензии:

— Из разных мест пишут мне полковники и сотники, и есаулы, что воевода Василий Борисович Шереметев и князь Ромодановский присылаются к нам в Малороссию для того, чтоб меня известь. В разных местах по Украине ратные люди полку князя Ромодановского убивали наших людей, чинили грабежи и разорения. Сам князь Ромодановский принял к себе в полк Барабаша и Лукаша, и иных врагов моих. Когда я просил помощи против Пушкаря, государь не послал мне, а как я управился с Пушкарем сам, так тогда и войска пришли, для того, чтоб укреплять своевольников, да новые бунты заводить! Я не хочу ждать, пока ратные люди придут на нас войною. Иду сам за Днепр со всем казацким войском и с татарами! Буду отыскивать и казнить мятежников, а если государевы ратные люди вздумают заступаться за них или сделают какой-нибудь задор в нашем малороссийском крае, то я молчать не стану и буду биться с государевыми войсками, если они станут укрывать мятежников. И в Киев пошлю брата своего Данила с войском и с татарами, велю выгнать оттуда боярина Шереметева и разорить город, который был состроен по указу его царского величества.

Говоря о том, что Ромодановский принимает к себе на службу бывших участников восстания Пушкаря, гетман лукавил, но действительно те на Левобережье в последнее время подняли голову и стали опять объединяться в повстанческие отряды. Князь смотрел на это сквозь пальцы и мер к пресечению подобных фактов не принимал.

Но Портомоин об этом не знал, поэтому с негодованием ответил Выговскому:

— Об этом тебе, гетману, и мыслить нельзя, не токмо что говорить! Боярин Шереметев и окольничий князь Ромодановский посланы были по твоему челобитью. Нечего тебе верить письмам твоих полковников и сотников, и есаулов. По государеву указу ратным людям учинен наказ, чтоб они никого не обижали, и, если бы что такое сделалось, так тебе бы, гетману, об этом писать к великому государю, и его царское величество велел бы про то учинить свой указ по сыску. А, когда ты собрал войско, да призвал татар, так это значит, что ты преступаешь священную заповедь и нарушаешь крестное целование.

— Много я писал, — сердито отвечал Выговский, — и послов своих не раз посылал, а теперь только и осталось мне, что идти с войском да с татарами.

Во время этого разговора к гетману, как нарочно, прибыл гонец из Киева от боярина Шереметева, который приглашал его на свидание.

Прочитав письмо воеводы, гетман мрачно пошутил:

— Уж не один раз ко мне пишет боярин, — сказал Выговский, — о том, чтоб нам сойтись, да времени нет. Вот как полки соберутся, тогда и разговор у нас будет.

На следующий день в Чигирин прибыл еще один царский посланник, Федор Тюлюбеев. В Москве узнали о том, что Войско Запорожское собирается в поход, но не понимали против кого.

Говоря царскому посланнику о своем намерении послать брата Данилу против Шереметева, гетман ничуть не кривил душой. Ему уже было известно о скором приезде в королевского посланника Беневского для заключения договора о союзе с Речью Посполитой, что автоматически означало разрыв с Москвой. В сложившейся ситуации важно было превентивно лишить царских военачальников укрепленного плацдарма на правом берегу Днепра, каким являлся Киев.

Но Выговский понимал, что как бы негативно не относились казаки и мещане к личности воеводы Шереметева, для того, чтобы развязать военные действия против царских ратных людей, нужна была веская и убедительная причина. Ведь не говоря уже о казацкой черни, но даже далеко не вся старшина знала о готовящемся переходе Войска Запорожского в подданство Речи Посполитой и, тем более, не все эту идею поддерживали.

С другой стороны, захват бывшей столицы Древнерусского государства значительно повысил бы рейтинг Выговского в глазах польского правительства. Обладая Киевом, можно было выторговать более благоприятные условия для союза с Польшей, оговорив ряд дополнительных вольностей для будущего казацкого государства.

Не случайно еще Богдан Хмельницкий, сам обладавший живым умом, изворотливостью и природным артистизмом, ценил Выговского, отмечая его хитрость и смекалку. В самом начале августа гетман закрылся в своем кабинете с генеральным писарем Грушей, не велев себя беспокоить. Чем они там занимались, никто не знал, но на следующий день генеральный писарь лично отправился в Киев к полковнику Яненко — Хмельницкому, с которым имел долгую конфиденциальную беседу.

Вскоре после его возвращения в Чигирин, к Выговскому прискакал гонец от Яненко-Хмельницкого с донесением о том, что его казаки задержали плывшего по Днепру царского посланника к киевскому воеводе. Он, по словам Яненко, оказал сопротивление и был убит, но при нем обнаружена грамота, в которой воеводу извещали о том, что Выговский изменник. Ему было приказано тайно схватить гетмана и под стражей доставить в Москву.

Эту грамоту гетман огласил на спешно собранной раде в Чигирине с участием черни, добавив от себя, что это еще не все: «перебежчики из московского войска сказывали, что царь хочет послать на нас свои силы и истребить все казачество, оставить всего на все только десять тысяч».

Эти слова вызвали в толпе ропот. «Чого ще маемо ждати? — раздались гневные голоса. — Ходимо до громади i до оборони самих себе и старшини, присягаймо один другому лягти, рятуючи панiв полковникiв и старшину».

Энтузиазм казацкой черни пришелся гетману по душе. Он приказал выкатить собравшимся несколько бочек горилки, а на следующий день, 11 августа, дал команду собравшимся полкам выступать из Чигирина. В тот же день царские посланники Портомоин и Тюлюбаев, а также все прибывшие с ними люди, были взяты под стражу, закованы в кандалы и помещены на гетманском подворье в темницу.

Выговский же, сбросив маску преданного слуги московского царя, двигался с войсками на Левобережье. Одновременно во все концы Малороссии устремились гонцы с гетманскими универсалами, возбуждая народ против Москвы. Эти гетманские послания явились сигналом к выступлению против великороссов. Во все времена встречалось немало всякого рода человеческого отребья, готового грабить и убивать ближних, а тут они для этих действий получили высочайшее разрешение. Не было ни прохода, ни проезда: «и твоих государевых проезжих всяких чинов людей по дорогам черкасы побивают, а иных задерживают и отсылают к гетману Ивану Выговскому», — доносили в Москву пограничные воеводы.

Конечно, немало здравомыслящих людей с сомнением отнеслись к оглашенной на раде грамоте, обнаруженной при убитом царском гонце.

— И с чего бы это, — говорил казак Карась, сидя у костра, на привале, — царскому посланцу сопротивляться казакам?