Алоис Ирасек - Скалаки

А в одинокой лачуге в Матернице становилось все тоскливей и мрачней. С того дня, как Лидушка была здесь, старый Скалак уже не вставал с постели. Старость, душевные муки и физические страдания окончательно надломили его силы. Он угасал на глазах. Чем больше слабел старик, тем сильнее тревожились о нем сын и внук. У Скалаков родственное чувство всегда было сильным, а изгнание и беды еще усилили его. Микулаш с Иржиком горячо любили доброго старика. Угрюмый и суровый на вид Микулаш жил только для семьи. Теперь старый отец слег, и надежды на его выздоровление не было.

Однажды вечером, придя с работы, Микулаш сел у постели дремавшего больного. Утомленный бессонными ночами и уходом за дедом, крепко спал в уголке Иржик. Сжав руки на коленях, большой смуглолицый Микулаш смотрел на бледное лицо спящего старика, озаренное светом лучины, воткнутой в стену, на глаза его, затемненные глубокими впадинами, на выступающие скулы, голубые жилки на висках и на лбу, на бескровные губы.

Долго так смотрел Микулаш, едва улавливая дыхание спящего отца. И страшная мысль шевельнулась в душе сына: неужели умер! Как неподвижно лежит он, а это скорбное бледное лицо, эти морщинистые руки с голубыми прожилками!

Но старый Скалак проснулся и с улыбкой сказал:

— Мне привиделась твоя мать-покойница. Она вошла в комнату, одетая по-праздничному, и позвала меня: «Пойдем, Мария уже ждет нас», — и он тихо добавил: —Приду, скоро приду. Но как вы, бедняги, будете, ты и Иржик?

На другой день после полудня Иржик сидел у ручья. Все это время он ухаживал за дедом и редко выходил из дому. Теперь, оставшись наедине с самим собой, он мысленно унесся в тенистый лес, на вершину таинственного Турова. Он часто вспоминал минуты, проведенные с Лидушкой, и всегда ему виделась разрумянившаяся девушка. Вспоминает ли она его? Юноша утешал себя: вот как поправится дедушка, — а Иржик крепко на это надеялся, — первым делом схожу за реку, в ольшаник, к одинокой хижине.

Погруженный в свои мысли, он не заметил отца, который сегодня вернулся раньше обычного и теперь стоял возле него.

— Почему ты здесь? — спросил он сына.

— Дедушка спит.

— Пойдем собираться, завтра мы уйдем отсюда. Иржик широко раскрыл глаза.

— Дедушке нельзя оставаться в этой темной, сырой дыре. Я нашел в Рокетнике жилье, сегодня же начнем переносить вещи.

— А дедушка?

— Его перенесем завтра.

Они вышли. Старик проснулся и, узнав все от Микулаша, сказал:

— Не надо из-за меня затевать все это дело. Чувствую, что мне уже недолго осталось жить. — И, обратясь к сыну, сидевшему у кровати, добавил: —Микулаш, если станет очень худо, зайди в усадьбу к Салакварде, он с радостью вам поможет… Примирись с этим светом, сын мой. Все, что суждено богом, — благо, и все в его всемогущей деснице.

Он закашлялся и умолк. Сын приподнял старика. В избе стемнело. Микулаш зажег лучину. Старый Скалак положил костлявую руку на темноволосую голову внука, как бы благословляя его.

— Храни нашу веру, никогда не отступай от нее. Может быть, ты дождешься лучших времен.

Невыразимый страх охватил юношу в предчувствии близкой смерти деда.

— Почитай мне, — попросил старик.

Микулаш достал из тайника библию Чешских братьев, раскрыл ее и стал читать псалмы Давида, полные веры и покорности богу. Читая, он посматривал на отца и вдруг, быстро отложив книгу, нагнулся к старику, который, утомившись, уснул.

— Иди приляг, Иржик, я посижу.

— Я побуду с вами, мне не хочется спать.

Отец и сын молча сидели у постели больного. Тоска и тайный страх охватили их. Тень смерти легла на их дом. Печальная тишина царила у смертного ложа. Послышался глухой вздох леса, пламя лучины бросало мигающий отсвет на темные стены лачуги.

Тишину нарушили Микулаш и его сын, они порывисто вскочили со своих мест и склонились над стариком. Тело старика, покрытое одеялом, несколько раз вздрогнуло.

— Дедушка! — в ужасе воскликнул Иржик.

Но дедушка уже не слышал своего внука. Он уснул навеки.

В избушке раздались горькие рыдания.

Два дня спустя в Матерницкую пущу пришли Лидушка с дядей.

Они спешили к домику Скалаков. Лидушка рассказала дяде все, умолчав о встрече на Турове, и он должен был пообещать ей, что они тайно помогут Скалакам. Девушка провела его лесом вдоль ручья. Они тихонько подошли к лачуге, но в ней было пусто: напрасно несли они корзинку. По всему было видно, что обитатели переселились отсюда. Мрачный и раздосадованный Балтазар уселся на дороге.

Сперва он ждал, потом стал кричать, но только эхо отзывалось в ответ. Наконец, когда уж стало темнеть, они оставили корзинку на очаге и пошли обратно. Балтазар не мог удержаться, чтобы не упрекнуть свою любимицу:

— Не могла ты мне раньше все рассказать? Бог знает куда их теперь унесло.

Лидушка и без того корила себя. Ее мучило раскаяние, но что могла она поделать, если Иржик приказал молчать. Бедный парень! Где-то он теперь скитается, как затравленный зверь? Не умер ли дедушка?

Печальным был их обратный путь.

С вековых лип, что высились перед домом «На скале», опадали листья. Земля застывала. Еще до того как тропинки замело снегом, Уждян снова сходил в Матерницкую пущу, надеясь найти Скалаков. Но избушка была пуста и безмолвна, как и в тот раз, когда они приходили вместе с Лидушкой. Угрюмым уходил отсюда старый драгун, он с радостью бы помог им и вознаградил Скалаков, которые так заботливо приняли его больного в усадьбе «На скале», где он теперь спокойно и безбедно жил.

Балтазар спрашивал о Скалаках в деревне и в разных других местах, но тщетно. Лидушка, пока позволяла погода, каждое воскресенье ходила в церковь, но напрасно она высматривала там Иржика. Однажды ей показалось, что у кладбищенской ограды в кустах мелькнуло смуглое лицо и темные горящие глаза, смотревшие на нее, но как только она остановилась и оглянулась, лицо исчезло. У девушки забилось сердце. Она постояла минуту, потом воротилась к кладбищу, но там никого не было. «Неужели я ошиблась? — с болью подумала Лидушка. — Почему он избегает меня? Что же, он не верит? Или, может быть, ненавидит за то, что я живу „На скале“ и что у меня красивые платья?» Всю неделю Лидушка была задумчива и печальна. Он ли это был, или ей только показалось?

Вскоре настала зима, такая суровая, какой не помнили ни старая Бартонева, ни Балтазар, и Лидушка не могла больше ходить в церковь и ольшаник. Откос над ольшаником засыпало снегом, в деревню было трудно проехать, и когда Балтазар запрягал коня в сани, собираясь туда по своим делам, ему приходилось брать с собой лопату, чтобы разгребать занесенную дорогу. Несколько раз за зиму Лидушка ездила с «дядюшкой» в церковь, но ее надежды ни разу не оправдались. Да и как мог Иржик прийти по такому глубокому снегу? Все тропинки в горах замело, лишь с трудом можно было пробраться дорогой в долине. Бог знает где он теперь.