Александр Сегень - Ричард Львиное Сердце: Поющий король

— Маримадленский! — возмущенно отвечала Элеонора. — Вы что, никогда не слыхали о Маримадленском крестовом походе? Безобразие! Ришар был еще тогда совсем маленький. Вместе с ним и его старшим братцем, покойничком Годфруа, я путешествовала по Лангедоку в сопровождении странствующих трубадуров, которых возглавляли граф Раймон Тулузский и Бернар де Вентадорн, и рыцарей тамплиеров, возглавляемых самим магистром Бертраном де Бланшфором. Де Вентадорн тогда образовал орден странствующих трубадуров наподобие ордена тамплиеров. Это было весело. Всю зиму мы развлекались в Тулузе, а по весне захотелось какого-то движения. Я и придумала тогда Маримадленский поход. Позаимствовала латы у одного молоденького рыцаря, Филиппа дю Плесси, и в этих латах явилась на очередную пирушку. В руках у меня был меч, поверх доспехов надето белоснежное блио, а на плечи накинут белоснежный плащ, и когда я повернулась ко всем спиною, то люди увидели на спине у меня две огромные красные буквы, вшитые одна в другую — М и М. Все так и разинули рты, ожидая, что будет дальше, а я заговорила, как некогда Папа Урбан, призывая к Первому крестовому походу. Только Папа Урбан говорил так, будто через него говорит Христос, а я говорила так, будто через меня говорит Мария Магдалина.

Элеонора весело набычилась и изобразила то, как она призывала к походу на Марсель:

— «Я — Мари Мадлен, Мария из Магдалы, единственная спутница Распятого на Голгофе, обращаюсь к вам устами грешной королевы Англии Элеоноры Аквитанской. Довольно вам попусту пьянствовать и распевать куртуазные гимны. Слушайте меня, рыцари странствующего ордена трубадуров! Много лет назад, вместе с Иосифом Аримафейским, я приплыла из Святой Земли в Марсель, где провела остаток дней своих, скрываясь под чужим именем и бережно храня обручальное кольцо, которое Иисус, жених мой, вручил мне после Тайной Вечери. Там, в Марселе, я скончалась и была похоронена глубоко в земле. Могилу мою долгое время бережно сохраняли, но потом участок земли, на котором она располагается, купил старый мошенник и вор Жозе Мэнмуат. Он поставил там свою грязную таверну, в которой моряки договариваются с гулящими девками о плате за свидание. Мало того, он назвал таверну моим именем — „Мари Мадлен“. И вот теперь я призываю вас, доблестных тамплиеров, и вас, рыцарей ордена странствующих трубадуров, и вас, гасконских ополченцев, отправиться в поход на Марсель, по пути уничтожить все винные запасы в городах, которые вы будете проходить, а дойдя до Марселя, разрушить таверну мерзкого Жозе Мэнмуата и откопать мою могилу. Итак, вперед, мои воины, под знаменем двух М!»

— Надо же, — кашлянул Танкред, поглядывая на остальных сотрапезников. Ричард сгорал от стыда за свою мать, но не решался прервать ее рассказ. Глаза у Элеоноры горели от приятного воспоминания, и он хотел запомнить ее именно такой — весело-возбужденной, рассказывающей что-то очень для нее волнующее.

— Да, все так и было, — продолжала Элеонора, — Ну, тут трубадуры воскликнули: «Бонмо!», тамплиеры: «Босеан!», а гасконцы: «Ме-ме, Мари! Ме-ме, Мадлен!» Они ведь известные озорники, эти гасконцы. Как я люблю их гасконаду! Однако, помню, и вспотела же я под доспехами Филиппа дю Плесси. Куртуазно выражаясь, роза покрылась росой. Не понимаю, как вы, мужчины, можете подолгу носить на себе эти железяки!

— Теперь я припоминаю про этот поход, — сказал Танкред. — Вы, кажется, дошли до Марселя и не обнаружили там могилу Марии Магдалины?

— Еще бы! — хохотнула Элеонора. — Особенно если учесть, что все это я сама придумала и никакой могилы Мари Мадлен в Марселе отродясь не бывало. К тому же еще гасконцы притащили собачий череп и принялись утверждать, что это череп любимой собачки Иисуса Христа и Марии Магдалины. Якобы эту собачку звали Евхаристия и якобы Мари привезла ее с собою из Палестины в Марсель.

— Свят-свят-свят! — перекрестился барон Меркадье.

— Ничего не «свят-свят-свят»! — махнула рукой Элеонора, совсем уж забывшись, какая сейчас стоит неделя. — Сам Папа Римский благословил наш Маримадленский поход. Мы встретились с ним в Авиньоне, и славный магистр тамплиеров Бертран де Бланшфор объяснил ему: «Французы, ваше святейшество, оттого так славятся в битвах, что умеют хорошо повеселиться, и оттого так набожны, что умеют иногда и посмеяться над своей набожностью». Папа Александр смягчился и сказал: «Ну-ну, баловники. Ладно, не буду осуждать вас, развлекайтесь. Только смотрите не развратничайте. Помните, что говаривали древние римляне: „Развратом разрушается достояние отечества“». И мы пошли дальше в свой веселый поход. Добравшись до Марселя, устроили потешное взятие города. В таверне Жозе Мэнмуата моими людьми было заблаговременно припрятано сокровище. Когда таверну «Мари Мадлен» разрушили до основания, принялись рыть в подвале, и тут произошло чудо — был найден сундук с золотыми монетами общей стоимостью в пятьсот безантов, что тогда соответствовало пяти тысячам курских ливров. Десятую долю сокровища я взяла себе, а остальные деньги раздала участникам похода. Причем львиная доля досталась тамплиерам, особо отличившимся при разрушении таверны и раскопках. А трубадуры тогда сложили множество кансон, воспевающих прозорливый женский ум и сравнивающих неудачный крестовый поход Людовика Седьмого в Святую Землю с удачным походом его бывшей жены в таверну «Мари Мадлен».

— А что случилось с Жозе Мэнмуатом? — спросил граф де Дрё.

— Несчастному еврейчику не повезло, — вздохнула Элеонора. — Сгоряча бедняжку пришибли насмерть. Но я отвалила его осиротевшему семейству целых три безанта.

— Месячный оклад крестоносца, — заметил с улыбкой Амбруаз.

С окончанием рассказа Элеоноры о шутовском Маримадленском походе закончилось и последнее мессинское застолье. Хорошо еще, что епископ Бове уплыл вместе с Филиппом-Августом и не слышал, как взахлеб Элеонора вспоминала кощунственный поход на Марсель. Даже попустительство Папы Александра не смягчило бы его сердца.

Последние корабли короля Англии покидали мессинскую пристань. Готов был отчалить и легкий энек, на корме которого уже стоял знаменосец де Фонтеней со стягом Чаши, который бурно трепетал на сильном ветру. Подойдя к сходням, Ричард простился с Танкредом Лечче, затем в последний раз обнял свою мать.

— Прощай, сынок, — сказала Элеонора печально, глядя своими выцветшими зелеными глазами в его сверкающие двумя изумрудами очи. — Чует мое сердце, не увидимся мы больше на этом свете. Плыви и завоюй Святую Землю. Ты рожден для этого. А мне суждено вернуться к могиле твоего отца в Фонтевро и там окончить дни свои.

— Не говори так, мама, — сказал Ричард. — Я буду с нетерпением ждать тебя в завоеванном мною Иерусалиме.