Александр Сегень - Ричард Львиное Сердце: Поющий король

Нехотя выбравшись из постели, одевшись и умывшись, муж и жена прочли вместе «Отче наш», ибо Беренгария потребовала этого, а Ричард бы и забыл. Потом столь же нехотя вышли к тем, кто вчера весь день присутствовал при их бракосочетании.

— Ура! Сонные! — первым закричал взбалмошный король Иерусалимский. — Смотрите, они спят на ходу! Стало быть, все в полном порядке.

И все, кто встречал их в саду за экседрами, дружно захохотали, потом воскликнули громким и дружным единогласием:

— Да здравствуют король и королева!

— А может быть, там уже и львенок завелся, — хохотал неуемный Гюи де Лузиньян. С очевиднейшего похмелья его распирало нервным задором, который, как все прекрасно знали, легко мог окончиться ссорой с кем-нибудь и кровавой дракой.

Ричарду нравился этот великовозрастный повеса, который пять лет назад вступил на иерусалимский престол, но продержался на нем всего один год — позорнейше проиграл битву при Хиттине, где был взят в плен Саладином, и потерял свое королевство. Из плена его выкупили за огромные деньги. Ричард понимал, что Гюи присосется к его славе и будет добиваться от него щедрых даров, но почему-то Ричарду это даже нравилось — покровительствовать королю Иерусалима. Когда-то Годфруа Великий, завоевав Иерусалим, отказался от предложенной ему короны, молвив: «Не могу царствовать там, где царствовал Царь Небесный». Но уже следующий вождь крестоносцев, ставший покровителем Святого Града после смерти Годфруа, назвался королем. Однако ни один из королей Иерусалимских не добился таких успехов, как Годфруа. Напротив, у каждого следующего славы было все меньше и меньше. Гюи и вовсе покрыл себя бесславьем, бесчестьем.

И все же в его веселой бесшабашности было что-то привлекательное. Его ругали, проклинали, унижали чуть ли не в глаза, но и любили, как ни странно.

— Гюи, твой конь? — спросил Ричард, усевшись на мраморной скамье экседры. Беренгария припала щекой к его плечу.

— Какой конь? — удивился де Лузиньян.

— К нам под утро в нашу опочивальню запущенный. Только ты мог такое вытворить.

— Клянусь кишками Саладина, не я! — решительно отрекся Гюи.

— Ты их сперва выпусти, а потом клянись, — усмехнулся Ричард.

— Еще как выпущу, Уино! — засмеялся Гюи беззаботно, будто ему это было раз плюнуть, только он доселе пачкаться не хотел. — После того как я погулял на твоей свадьбе, выпущу, можешь не сомневаться. Когда я плыл на Кипр, на душе у меня тощища стояла невыносимейшая. И я думал, коли развеселюсь в Лимасоле, то в скором времени верну себе трон в Иерусалиме. И как же ты развеселил меня, голубчик!

— Давай сначала добьем здешнего деспота, — предложил Ричард.

— Охотно! Выпьем же! Как там у тебя: кто выпьет много…

— …увидит Бо-о-ога!!! — заревели все вокруг, поднимая чаши с вином. Начался второй день свадебных увеселений. Ричард любовался тем, как Беренгария уплетает за обе щеки. Ему нравились женщины с хорошим аппетитом, только если их не развозит во все стороны. Насытившись, королева замурлыкала королю Англии в самое ухо:

— К нам, сердечко, пора нам к нам.

— Постой, постой, — веселился Ричард, — откуда взялся Фовель? Надо же выяснить. Гюи, ты, помнится, говорил о каком-то особенном подарке для меня.

— О черт! Как же это я мог забыть! — стукнул себя по лбу де Лузиньян. — Эй! Теофиль! Принеси-ка, братец, мой подарок!

Этим подарком оказалась золотая менора, девятисвечник, якобы принадлежавший когда-то самому царю Соломону. Робер де Шомон, знающий толк в этих предметах, мгновенно определил подделку, сработанную в мастерских пройдохи Жана де Жизора, но виду королю Иерусалима король Англии не подал, старательно осыпая дар восторгами. Однако следовало все же выяснить, чья это шутка с конем. Кого ни спрашивали, никто не знал. Слуги, незримыми тенями присутствовавшие в доме, разводили руками, равно как и все стражники, охранявшие в прошедшую ночь входы и выходы Базилеи Кефалии.

— Что за чудеса! — удивлялся Ричард. — Откуда же этот красавец?

— Еще немного, — шептала в ухо королю Англии королева, — и я одна отправлюсь к нам и буду там посвистывать в свисток доброго короля Дагобера.

— Ладно, — махнул рукой Ричард, — со временем, должно быть, выяснится. Отведите коня в стойло, накормите лучшим овсом, а если найдется хозяин, не отдавать. Этот конь отныне мой, зовут его Фовель, а хозяину я заплачу, сколько бы он ни потребовал.

— Молодожены! Вы нам осточертели! — пьяно заорал тут Гюи де Лузиньян. — Отправляйтесь туда, откуда пришли. Без вас нам веселее.

— Какой хороший, я была о нем худшего мнения, — громко произнесла и искренне рассмеялась Беренгария.

— Я? Хороший? — вопил неудачливый король Иерусалима. — Да я лучше всех! Вы меня плохо знаете! Я — Гюи де Лузиньян! Кто меня не знает, тому я прямо сейчас башку проломлю!

— Только рыжие головы чур не трогать, — сказала Беренгария.

И они вновь отправились в свой волшебный атрий, где на брачном ложе уже были заменены простыни, подушки и покрывала. Ночью были белые, теперь — темно-красные. И лепестки в имплювии тоже поменяли свой цвет с белого на пунцовый. Только вина было какого хочешь в достатке — и белого и красного.

Счастливо празднуя свою свадьбу, Ричард Львиное Сердце на некоторое время полностью забыл о цели своего путешествия. Следом за понедельником наступил вторник, за вторником — среда. В саду не утихало веселье, в котором весьма охотно участвовали и избранные лимасольские греки, и лучшие рыцари короля Англии, и король Иерусалимский со своими ближайшими подданными. Ричард наслаждался своей женой так, как никогда не наслаждался ни одной женщиной. Бережно сохраненная под оболочкой целомудрия, страстность Беренгарии раскрывалась все больше и больше. И никуда не хотелось двигаться отсюда, из прекрасного Лимасола. Греки славили Ричарда, и, кажется, вполне искренне. Мало того что он прогнал ненавидимого ими деспота Исаака, мало того что он выдал деньги из собственной казны, дабы каждый житель города мог отпраздновать его бракосочетание, Ричард даже женился не в простой день, а, по удачному совпадению, именно двенадцатого мая, когда на Кипре чествуют одного из наиболее почитаемых местных святых — епископа Епифания Кипрского. И, обсудив поведение короля Англии, киприоты преподнесли ему щедрые подарки. Оставалось неясным только одно — откуда взялся конь Фовель. Греки, смеясь, отвечали, что сама Киприда даровала его Ричарду, и в конце концов Ричард удовлетворился таковым объяснением. К тому же и впрямь только античные боги могли изготовить столь дивное творение природы, каким являлся этот рыжий нахал, во многом, очень во многом похожий на самого Ричарда.