Кен Фоллетт - Столпы Земли

— Тебя послушать, так все так просто, — задумчиво проговорила Элизабет.

— Да нет, совсем непросто. Но если ты проявишь терпение и не отступишь, у тебя все получится.

— А знаешь, думаю, я смогу, — решительно сказала девушка. — Конечно же смогу.

Постепенно сон сморил их. Алина, правда, часто просыпалась от завываний ветра. Оглядываясь по сторонам, она видела, что другие тоже клевали носом, вздрагивая и вновь забываясь тревожным сном.

Где-то около полуночи она вновь пробудилась и почувствовала, что на этот раз проспала больше часа. Вокруг все крепко спали. Она вытянулась на полу и завернулась в свою накидку. Гроза не утихала. Шум дождя, хлеставшего в стены церкви, напоминал грохот разбивающихся о берег огромных волн, но Алина, вконец обессилевшая, вновь провалилась в небытие.

Через какое-то время она вновь вскочила и никак не могла понять, что же разбудило ее на этот раз. Прислушалась: тишина. Гроза прекратилась. Тусклый свет пробивался сквозь окна. Крестьяне крепко спали.

Алина встала. Проснулась и Элизабет, потревоженная ее шагами.

Они обе подумали об одном и том же. Подошли к двери, открыли ее и вышли на двор.

Дождь прекратился, ветер сменился легким бризом. Солнце еще не встало, но небо на горизонте уже окрасилось в розовато-серые тона. Алина и Элизабет оглянулись вокруг.

Деревни больше не было.

Кроме церкви, не осталось ни одного целого дома.

Ветер далеко разметал останки крестьянских хижин. К стене церкви привалило откуда-то два толстенных бревна, и ничего, кроме торчащих из грязи глиняных печей, не напоминало больше о том, что некогда на этом месте стояли дома. На окраине бывшей деревни еще высились пять или шесть крепких зрелых дубов и каштанов, да и те, похоже, потеряли немало сучьев. Молодые же деревья повырывало с корнем.

Потрясенные видом полной разрухи и опустошения, Алина и Элизабет прошлись по бывшей улице. Она вся была усеяна покореженным деревом и мертвыми птицами. Они вышли к ближайшему пшеничному полю. Оно выглядело так, словно на нем всю ночь выгуливали огромное стадо скота: хлеба полегли, местами были вырваны с корнем, стебли обломаны, спелые колосья побиты дождем. Земля была разворочена и насквозь пропиталась водой.

Алина была в ужасе.

— О Боже, — с трудом произнесла она. — Что же люди будут есть?

Они прошли по всему полю: урон был страшный; потом поднялись на вершину холма и осмотрели окрестности с высоты. Куда ни кинь взгляд — повсюду лежали загубленные хлеба, трупы животных, поваленные деревья, дома были стерты с лица земли, луга затоплены. Картина разрушения была ужасающей, и Алина явственно ощутила, что произошла катастрофа.

Ей подумалось, что Господь спустился над Англией и одним ударом снес все, что человек построил и вырастил на земле, кроме церквей.

Элизабет тоже испытала сильное потрясение.

— Какой ужас! — почти прошептала она. — В это невозможно поверить. Ничего же не осталось.

Алина мрачно кивнула, и слова ее прозвучали, словно эхо:

— Ничего. Урожая в этом году не будет.

— А как же люди?

— Не знаю, — ответила Алина и, испытывая одновременно чувства сострадания и страха, добавила:

— Зима будет кровавой.

Как-то утром, через месяц после той страшной грозы, Марта сказала Джеку, что ей не хватает денег на хозяйство. Джек каждую неделю приносил ей по шестипенсовику, да и Алина давала столько же. На эти деньги ей приходилось кормить четверых взрослых и двоих детей, покупать дрова и тростник для камина; но в Кингсбридже было немало семей, которые тратили столько же, да еще умудрялись одеваться и платить арендную плату. Джек, конечно же, удивился, чего это ей вдруг понадобились дополнительные деньги.

Марта выглядела смущенной.

— Все так подорожало, — сказала она. — Пекарь теперь просит целый пенни за четырехфунтовую буханку, а…

— Пенни?! За четырехфунтовик? — Джек был вне себя от ярости. — Проще сделать печь и самим выпекать хлеб.

— Ну, иногда я это делаю, правда, в кастрюле.

Джек кивнул; он вспомнил, что на прошлой неделе Марта и в самом деле два или три раза пекла хлеб.

— Но мука тоже стала очень дорогой, так что мы ничего не выгадаем, — сказала она.

— Тогда будем покупать зерно и молоть его.

— Это же запрещено. Мы обязаны пользоваться монастырской мельницей. Да и зерно тоже недешево.

— Да. Ты права. — Джек почувствовал, что говорил не то. Хлеб стал дорогим, потому что поднялись цены на зерно; а зерно стало безумно дорогим, потому что во время грозы погиб весь урожай; это был тупик, и выхода из него не было. Он видел, как мучается Марта. Она всегда переживала, если он был чем-то недоволен. Джек улыбнулся ей и ласково похлопал по плечу.

— Не горюй, это не твоя вина, — сказал он.

— Но ты так рассердился…

— Не на тебя. — Джек чувствовал себя виноватым: ведь Марта скорее бы отрезала себе руку, чем стала его обманывать. Он до сих пор не мог понять, почему она так предана ему. Если это любовь, размышлял Джек, то как она выдерживает? Ведь и сама она, и все вокруг знали, что для него не было никого дороже Алины. Однажды он уже собрался было отослать ее из дома, чтобы она смогла забыть о своем влечении к нему и, может быть, влюбиться в хорошего человека. Но сердце подсказывало ему, что этим ничего не поправить, а Марта будет еще больше страдать. И все осталось по-прежнему.

Джек достал из кармана туники кошелек и вытащил из него три серебряные монетки.

— Давай попробуем жить на двенадцать пенсов в неделю, — сказал он. Эти деньги казались очень большими. Ему платили всего двадцать четыре пенса в неделю, хотя еще приплачивали свечами, одеждой и обувью.

Джек допил свое пиво и вышел из дома. Для начала осени было необычно холодно, погода все еще приносила неожиданности. Он быстро пошел по улице и вскоре очутился на монастырском дворе. Рассвет едва занимался, и рабочие только начинали сходиться. Джек не спеша осмотрел строящийся фундамент нефа. К счастью, он был почти закончен, ведь зима обещала быть ранней, и с раствором тогда пришлось бы помучиться.

Взгляд его остановился на новых поперечных нефах. Как ни гордился он своим творением, но настроение оказалось испорченным: после бури вновь появились трещины, а его церковь должна быть построенной на века. Озадаченно покачав головой, Джек по винтовой лестнице стал подниматься на галерею. Ему так хотелось посоветоваться с кем-нибудь, кто строил похожие церкви, но ни в Англии, ни даже во Франции никто так высоко еще не взлетал.

Так, в раздумьях, он поднялся до самой крыши, даже не заметив, что галерея осталась далеко внизу. Свинцовые листы уже уложили, и в башенках, которые раньше мешали стоку воды, у их основания, проделали желобки. Ветер здесь, на крыше, был очень сильным, гораздо сильнее, чем на земле, и Джеку все время приходилось искать глазами, за что бы уцепиться и не упасть; ему очень не хотелось стать первой жертвой на строительстве своего собственного собора.