Раффи - Самвел

Услыхав шум, Меружан приказал одному из слуг впустить просителя. Появился почтенный старец в одежде священника. Смиренно кланяясь, он оперся на свой пастырский посох и остановился у входа в шатер. В глазах были заметны горячее возмущение и безутешное отчаяние. Он выглядел так, будто у него отняли самое любимое, самое дорогое… Раздвоенная по-еврейски волнистая борода, спускавшаяся до кожаного пояса, показывала, что этот благообразный священник не был армянином. Преждевременная старость посеребрила длинные волнистые пряди его волос, но в черной бороде седина была едва заметна. Вся его внешность выделялась особой величавостью.

— Я, не переводя дыхания, спешил сюда из Арташата, Меружан, чтобы просить твоей управы, — сказал он гневным голосом. — Я пришел излить мою мольбу, мою просьбу перед твоим милосердием. Неделю нахожусь я в твоем стане, но до сих пор мне препятствовали привлечь твое доброе внимание. Теперь выслушай несчастного старика, о храбрый Меружан!

— Кто ты? — спросил Меружан, внимательно осматривая старика, который неподвижно и прямо стоял перед ним, как воплощенный и угрожающий протест.

— Я священник евреев Арташата, зовут меня Звита; свой сан я принял от Нерсеса Великого. Предков моей паствы вместе с другими евреями привели при Тигране Втором пленными из Иудеи. Армянская гостеприимная страна с таким радушием отнеслась к нам, что мы забыли нашу обетованную родину, столь священную и заветную для каждого еврея, забыли и данную нам богом веру, в которой для нас самый возвышенный смысл жизни и спасение. Мы забыли и свой язык, на котором Моисей записал священный завет Иеговы. Во дни Трдата мы приняли христианство от Григория Просветителя и соединились с армянами. С того времени мы живем в Армении как коренные жители и имеем равные с армянами права, полюбили эту страну и перестали чувствовать себя пришельцами. Мы радовались радостями Армении и делили ее печали.

Он немного передохнул и затем продолжал:

— Счастье и довольство были нашим уделом, и наши закрома были полны всеми благами земли. В наших руках была сосредоточена торговля страны, и мы способствовали развитию ремесел и искусства. Но ты, князь Меружан, беспощадно разорил наше новое гнездо, созданное нами с великим рвением в течение веков, где было так тихо и безопасно. Ты превратил в груду развалин те цветущие города, которые славились во всем мире своими несметными богатствами. Ты даже не пощадил свой собственный город Ван, где гонимые сыны Израиля благоденствовали при твоих предках. Против этой жестокости восстают души твоих достославных предков, восстает и старик-священник, который теперь проливает слезы над твоим жестокосердием, изливает свою печаль, как воду на бесчувственный камень, о храбрый Меружан!

Он опять остановился. Самвел слушал с беспокойством, едва сдерживая свои чувства. Остальные гости с гневом смотрели на смелого старика и делали знаки Меружану, чтобы он заставил прекратить дерзкую речь. Но Меружан разрешил старику продолжать.

— Да! Наши предки были приведены пленниками в Армению, но мы обрели в ней счастье. А ты ведешь их потомков в новый плен, в новую, неизвестную страну. Плен и преследования, правда, всегда были уделом евреев, начиная с того времени, когда они находились, в рабстве в Египте в руках фараонов, а затем были уведены в плен в Вавилон, мучились в руках ассирийцев. Долгое, очень долгое время наши предки, сидя у берегов Евфрата, развешивали на ивах Вавилона свои священные свитки и в тоске оплакивали Иерусалим. Живя на горькой чужбине, они много страдали, пока их не освободил из плена божественный царь Персии Кир, вернувший их на родину. И тогда Иерусалим снова обрел славу и величие. Это великое дело связано с историей персидских царей, в которой сияет высокая добродетель Кира и его незабвенное великодушие. Но ты, Меружан, наложишь несмываемое пятно на светлую память персидских царей, если снова уведешь в плен народ израильский. Мы слыхали, что ты хочешь вести нас в далекий Исфахан. Веди, но мы не забудем нашу вторую родину — Армению. Вместе с нашими детьми мы сядем там у берегов Зарда-Руди и, подобно тому, как некогда Израиль в Вавилоне, развесим на ивах Исфахана наше святое евангелие и будем оплакивать Масис — наш Сион, будем оплакивать Аракс — наш святой Иордан, будем оплакивать Арташат — наш священный Иерусалим, будем оплакивать и проклинать того, кто изгнал нас из нашей второй родины…

Последние слова, как молния, поразили сердце Меружана. Он заколебался и долго не находил слов для ответа. Присутствующие нетерпеливо и молча переглядывались, каждый из них ждал, что Меружан прикажет либо отрезать язык дерзкому старику, либо отрубить голову бесстрашному священнику. Но велико было, удивление всех, когда Меружан довольно мягко ответил старику:

— Я исполняю высокое повеление царя царей Персии, почтенный Звита. Слуги должны покоряться своему хозяину. Так велит то евангелие, именем которого ты здесь говоришь. За что же ты так беспощадно порицаешь меня?

— Да, Меружан, мое евангелие — оно было когда-то и твоим — велит слугам подчиняться своим господам. Но ты, Меружан, из тех слуг, которые пользуются полным доверием и уважением царя царей. И если ты велишь находящимся у тебя в плену евреям вернуться в родные места, то царь Шапух не будет за это на тебя гневаться, а наоборот, быть может, будет тебе очень благодарен. Я пришел, Меружан, просить у тебя милосердия. Сжалься над этим несчастным народом, воздай уважение священной памяти Авраама, Исаака и Иакова, услышь старого служителя церкви, который со слезами и мольбой взывает к твоему великодушию. Даруй освобождение пленным, и ты, Меружан, будешь вторым Киром, и еврейский народ Армении всегда будет благословлять твое имя!

— Ты хорошо говоришь, почтенный Звита, — сказал Меружан уже с заметным неудовольствием в голосе. — Я бы рад исполнить твое желание, но моему государю нужен твой народ. Исфахан и соседние с ним области ныне безлюдны. Мой государь желает заселить эту землю народом, на который он мог бы твердо положиться. А евреи насколько трудолюбивый, настолько же и верноподданный народ. Мы поведем вас туда, и в Исфахане вы будете в таком же счастливом положении, как и в Армении. И если гостеприимство армян заставило вас забыть Иудею, то персидское радушие заставит вас забыть Армению, но если только вы примете персидскую веру, как приняли когда-то армянскую.

— На это отнюдь не надейся, Меружан, — ответил старик в сильном волнении. — Если евреи переменили веру, приняв христианство, то это понятно, так как они давно ждали любимого Мессию — Христа. Но поклоняться солнцу и огню мы никогда не будем.