Мамедназар Хидыров - Дорога издалека (книга вторая)

— Знаю, друг, уже знаю кое-что про ваши дела, — Нобат повел гостя в дом. — Ты, говорят, молодцом действовал. Ну, рассказывай теперь все.

Бекмурад поздоровался с женщинами, и прошел к сачаку. Секретарю партийной ячейки было о чем рассказать, а Нобату, начинающему чекисту, — послушать. Вскоре подошли и другие односельчане; далеко за полночь затянулась душевная беседа давних друзей, единомышленников, товарищей по общей борьбе.

В смутные годы Салыр вел себя осмотрительно. Рассчитывал каждый свой шаг, единого слова на ветер не бросал. Как говорится, береженого и бог бережет… Действовал только наверняка, бил без промаха. Оттого и славу стяжал далеко за пределами родных мест. Люди считали его ловким, бесстрашным, удачливым и рассудительным. Ловкости, изворотливости в самом деле было Салыру не занимать. Как мы знаем, еще во времена эмира сумел он раздобыть в Бухаре бумагу на право взимать «пошлину» с торговых караванов, якобы ради их же безопасности, на путях между Лебабом и Карши. Позже, когда старая власть зашаталась и рухнула, а новая еще не окрепла, Салыр требовал с караванщиков «пошлину» уже только по праву сильного. Но вот стала Бухара народной республикой, новая власть начала править, по новым законам. Однако и тут Салыр не растерялся. Его земляк-одноаулец, молодой мулла, который и в прежнее время помог найти доступ в канцелярию самого кушбеги, оказался сторонником новой власти, видным служащим одного из народных назиратов — так теперь стали называть министерства. И этот человек снова помог Салыру получить в Карши, в окружном ревкоме, мандат на право взимать пошлину с караванов «для поддержания порядка на торговых путях, впредь до распространения компетенции народной милиции на территорию глубинных Кизылкумов между Карши и Беширом».

Не один год Салыр придерживался однажды выработанной тактики: обирал — под видом «пошлины» — исключительно караванщиков со стороны. Земляков своих, оседлых туркменских дайхан, а также чабанов в степи и в песках не только не трогал, но и оберегал, защищал, когда, случалось, нападали шайки калтаманов откуда-нибудь издалека. Оттого и поддерживали его местные жители, снабжали продовольствием, в трудную минуту предупреждали об опасности. За отвагу называли Салыра «волком пустыни», но нередко именовали почтительно: «лев Кизылкумов». Джигиты, которым вольготно жилось на стане у колодцев Кыран и от «пошлин» перепадала порядочная доля, неустанно расхваливали своего предводителя.

Но слаб человек. Кружит голову, ослепляет притупляет разум слава. Кого постоянно восхваляют, тот становится самонадеянным, перестает обдумывать и взвешивать каждый свой шаг.

А еще — кто неизменно удачлив, у того растет число недругов. Лютыми врагами Салыра сделались Абдурахман-караулбеги, позже и Мамедша-мирахур, былой союзник. Славе и удачам «льва Кизылкумов» остро завидовали Азиз-Махсум на левом берегу Аму, еще Клыч-Мерген, удалившийся на афганскую землю. В сложной обстановке, когда не только свободы, но и головы, того гляди, лишишься, Салыр совершил опрометчивый шаг — чтобы сорвать замыслы общих врагов, Абдурахмана и Мамедши, позволил временному союзнику Клыч-Мергену разграбить аулы по Лебабу. Не сразу дайхане дознались, что Салыр, многолетний заступник, предал их. Но уж как дознались — затаили против него неприязнь…

Салыр привык в любом деле выслушивать мнение своего наперсника Одели-пальвана. Тот плохих советов не давал. И вот теперь, когда Салыр, что называется, возомнил о себе, он уже не склонен был следовать советам даже самого близкого и надежного из своих сподвижников.

Когда поутихло на правобережье после того, как не удались походы Мамедши с Абдурахманом в глубь Кизылкумов, когда ушел на левый берег и больше не возвращался Клыч-Мерген, а его соперник Азиз-Махсум не отваживался переправляться через Джейхун, — в эту вторую зиму после свержения эмира и бесславного бегства его полчищ за рубеж дайхане вздохнули, наконец, свободно.

Зима выдалась студеной, с пронизывающими ветрами. По ночам вдоль берега Аму намерзал припай — хрупкий желтоватый ледок. Урожай, какой сумели вырастить в трудное, грозовое лето, уже собрали, свезли и уложили в амбары, для скотины заготовили кормов до самой весны. А потом принялись играть свадьбы — за долгие дни лихолетья много в дайханских семьях накопилось невест на выданье, одних джигиты сами приглядели для себя, других советовали дотошные свахи, а то и просто родители. Задымили в аулах очаги под казанами, жалобно заблеяли овцы и козы, которых десятками каждый день вели под нож. Допоздна тусклый свет пробивался сквозь щели на неплотно занавешенных дверях и окнах юрт и мазанок — это женщины при свете лучин или редких керосиновых коптилок шили невестам свадебные наряды. По дорогам, от аула к аулу, день и ночь сновали кучками всадники на конях и ослах, передвигались пешие. Это приглашенные на многочисленные свадьбы спешили к назначенному сроку, чтобы не обидеть хозяев торжества. Иных останавливали в глухих местах калтаманы. Однако, узнав, куда и по какому делу торопятся путники, чаще всего отпускали с миром или же отбирали малую толику от тех даров, какие задержанный вез на свадьбу.

В иной день не один, а сразу два или три свадебных тоя устраивалось в ауле. Самые именитые и желанные гости — прославленные борцы-пальваны или искусные бахши — в такие дни прямо с ног валились от усталости. Ведь их-то каждому лестно было видеть у себя на торжестве.

Калтаманы, особенно беспощадные к тем, кто приходил на Лебаб издалека, не случайно в эти дни проявляли снисхождение к людям, которые шли или ехали на свадьбу. Сами-то калтаманы, скрывающиеся на дальних колодцах в глубине песков, были в большинстве из местных жителей. У иных семьи оставались в аулах. А уж родичей почти у каждого можно было десятками насчитать среди мирных дайхан. Случалось, устроители тоя засылали гонцов на разбойничьи станы с приглашением пожаловать на празднество.

Такие приглашения стал получать и Салыр.

Поначалу он советовался с приближенными — ехать или нет. Одели-пальван неизменно отговаривал. Опасность велика, враги не дремлют, могут устроить западню… Не раз Салыр, сле-дуя таким советам, отсылал гонца обратно с вежливым отказом. Но после того, как сумел провести главных недругов, Абдурахмана и Мамедшу, самонадеянным и опрометчивым сделался Салыр. И еще одно пошло ему не на пользу. Как мы знаем, не ласковая судьба привела к нему на стан Тувак-сердара, тоже удальца не из последних, но далеко не столь удачливого, как Салыр: всех своих сподвижников растерял этот главарь. Звезда его, однако, в те дни стояла еще высоко. Салыр принял его с почетом, приблизил к себе, сделал одним из первых советников. И стал Тувак соперником осмотрительного Одели-пальвана, начал подбивать Салыра: нечего, мол, осторожничать. На правобережье, в Кизылкумах, ты один полновластный хозяин. Пусть друзья и враги знают: нет у нас страха ни перед кем…