Наталья Уланова - Лиса. Личные хроники русской смуты

Вечер 22 апреля 1992 года. Республика Азербайджан. 12 километров юго-западнее Баку. Тренировочный лагерь азербайджанской армии. Продолжение письма…

«Стоит подумать о вас, и всё внутри поёт: „Как же я их люблю!“»

Только в плену понял, какой я счастливый…

В голову лезут разные мелочи, ещё полгода назад казавшиеся второстепенными и несерьёзными… Теперь только диву даюсь – столько в них тепла и смысла!.. И как я этого раньше не видел?.. Помнишь, когда делал тебе предложение, сказал, – «Забирай меня»? – а ты тут же ответила: – «Беру». Я не шутил: свою свободу я отдал вам с Сашкой.

Понимаешь, абсолютной свободы от всего и всех не бывает. Как не бывает любви только для себя. Любовь и свобода – продукты без самостоятельного смысла: капризные и скоропортящиеся. Они только тогда имеют смысл, когда нужны кому-то ещё. Не тебе. Кому-то другому. Когда, завоевав их, отдаёшь тем, кого любишь. Без остатка.

Сами по себе они никому не нужны.

Одиночество никогда не бывает счастливым. А потому свобода, она всегда «для чего-то» или «от кого-то». Другой свободы в человеческой истории не случалось. А, значит, отдавать надо всё, ибо дать половину – это всё равно, что не дать ничего. Отдавать – значит реализовывать себя и свою свободу. Ты тогда сказала «беру», и я захлебнулся от счастья. Мы стали одним счастливым целым. Я сначала почувствовал это интуитивно, а сейчас – осмыслил и понял… У меня изменилось восприятие жизни. Появились ориентиры, возник стержень – я стал по-настоящему взрослым. Но чтобы принять такие изменения, надо сначала к ним привыкнуть.

Без осмысленной, устоявшейся привычки и родившихся из сомнений взглядов – не бывает правильного восприятия реальности. А, значит, и самой реальности не бывает. Её не может быть за пределами понятий «нужен» и «полезен». Дело в том, что жизнь имеет смысл только тогда, когда у неё есть достойная мотивация. Наше настоящее – это, прежде всего, мотивация. Всё остальное – примитивный эгоизм и самообман. Любить только себя – глупо, а быть нужным своим любимым – и есть счастье. Настоящее и большое. Большего не бывает. В примитивном существовании «назло врагам» смысла мало. Даже в мести – лишь один мёртвый пепел и ни крупинки счастья.

Свершившаяся месть убивает душу, но отомстившему кажется, что она успокоилась…

Утро 22 апреля 1992 года. Республика Азербайджан. Палаточный лагерь в окрестностях Зараслы

Ранним утром лагерь разбудил пронзительный звук горна, заливисто трубившего побудку. «Вставай, вставай, к оружью успевай!!!.. Вставай, вставай… К оружью… успевай…»

Проснувшиеся десантники не торопясь выглянули наружу, оценить обстановку, и обнаружили посередине каре, образованного ровными линиями лагерных палаток, пятерых худощавых офицеров, обутых в новенькие берцы и одетых в незнакомую камуфлированную форму без знаков различия. Рядом с офицерами нервно переминался довольно молодой священник в несколько помятой рясе. Офицеры стояли неподвижно. То, что все они, кроме священника, профессиональные вояки, и при этом не относятся к рядовому составу, было ясно с первого взгляда. По осанке и манере держать голову, по взглядам…

В любой армии офицеров видно за версту.

Не удивляйтесь. У каждой проницательности непременно имеется простое и прозаическое объяснение: если незнакомый вам мужчина за достаточно долгое время, разговаривая и перемещаясь, не сделал ни одного движения головой и плечами, при котором бы с его головы слетела воображаемая фуражка, – можете быть уверены – перед вами офицер!

– Эй, там!… Строиться давай, да! – лениво скомандовал начальственного вида тучный азербайджанец, предусмотрительно оставшийся за колючей проволокой.

Вот он на офицера не походил. Нисколечко.

– На хер пошёл, да?.. – прокомментировал эту команду один из десантников, довольно точно скопировав местные интонации и характерную манеру разговора. Похоже, когда-то служил в этих краях.

Знатоки говорят, что лучшая линия поведения на фоне неизбежного изнасилования – расслабиться и получить максимум удовольствия от процесса. Не бог весь какая тактика, но пока выбор у российских резервистов был один – плыть по течению, ожидая дальнейших событий. А уже там, в процессе, принимать решения, пытаясь вписаться в ситуацию с наименьшим для себя уроном.

События, судя по всему, приближались.

Спустя несколько минут, десантники, подгоняемые невразумительными окриками весело скалящихся охранников, выстроились вдоль одной из сторон импровизированного плаца, и один из сержантов, вовсе не из желания потрафить хозяевам положения, а, скорее, по впитавшейся в кровь армейской привычке к порядку, скомандовал:

– Равняйсь!.. Смирно!.. – и замер, в нерешительности, явно не понимая, кому производить доклад. Да и нужно ли в такой ситуации это делать?.. Весь его вид – и фигура, и выражение лица – выражал нешуточные сомнения.

Затянувшуюся неловкую паузу прервал один из непонятных офицеров: шагнул вперёд и, коротко кашлянув, поздоровался. Строй ответил гробовым молчанием. Не дождавшись ответа, офицер невозмутимо представился и так же невозмутимо представил своих спутников.

– Литовец, падла! – демонстративно громко прокомментировал услышанное Митька и, в сердцах сплюнув под ноги, с независимым видом сунул руки в карманы мешком сидевшей на нём «афганки».

Офицер сделал вид, что не заметил оскорбления. Только желваки заиграли на закаменевшем скуластом лице.

– Я прошу… – громко начал он, но, словно ощутив растворённое в воздухе нарастающее отторжение, осёкся. С четверть минуты он, сжав губы и сузив глаза, наблюдал за всё больше и больше теряющим равнение строем. Потом, что-то для себя решив, хищно подобрался и мягко, словно в нём не было костей, перетёк к первой шеренге. Теперь это был другой человек. Даже не человек – опасный хищник. – Ты!.. – воткнув в Митьку острый, словно десантный стропорез взгляд, приглушённо прорычал он и растянул губы в жуткой щербатой гримасе, больше напоминавшей волчий оскал. Вменяемые люди так не улыбаются. – Ты, сержант, наверное, поговорить хочешь? Один на один? Прямо тут, перед строем? Покажешь всем, чего стоишь. А заодно и старлею, полгода просидевшему в плену в вонючей яме! Или всё-таки, для разнообразия, включишь мозги, и поговорим без мордобоя? О погоде, о птичках и о дерьме, в которое мы все вляпались?.. Ну?!!.. Будем говорить как люди? Или пустые понты качать?