Роуз Тремейн - Музыка и тишина

— Уховертка {113} 113 Уховертка — насекомое длиной от 3,5 до 30 мм. Ведет преимущественно ночной образ жизни. , — говорит он, — ступай в ночь. — И когда уховертка уползает, поворачивается к лютнисту. — Теперь ваша рана заживет, — говорит он.

Питер Клэр едва успевает поблагодарить Маркуса, как тот ложится на твердый пол и засыпает, как путник, который за ночь прошел под луной многие и многие мили.

Эмилия берет с кровати одеяло, укрывает им брата, но не может уйти из комнаты. Она говорит себе, что должна присмотреть за Маркусом, и Питер Клэр соглашается: за таким кудесником, как Маркус Тилсен, надо присматривать до наступления утра.

Итак, Питер Клэр и Эмилия ложатся рядом на кровать и ждут, когда наступит рассвет. Он говорит ей, что после венчания они отправятся в Англию и поплывут в Харвич, где отец и мать с нетерпением ждут его возвращения. Он говорит, что на улице, которая ведет к церкви Св. Бенедикта Целителя, будут цвести каштаны. Он говорит:

— Нам предстоит долгое плаванье, Эмилия, но я знаю, что мы его одолеем.

По обеим сторонам дороги, по которой Джордж Миддлтон в открытой карете едет венчаться, каштаны кивают ему похожими на свечи соцветиями. Глядя на тяжелые белые цветы, на зеленые перчатки листьев, он размышляет о том, что год за годом эти деревья своим пышным парадом, казалось, склоняли его к ответу, но он его не находил. И вот теперь у него есть что им ответить. Он говорит своему шаферу полковнику Роберту Хетерингтону, который сидит рядом с ним:

— Так вот, Хетерс, ответ прост: Да!

Полковник Хетерингтон открывает рот, чтобы осведомиться, к чему относится это неопределенное «Да», но решает не брать на себя липший труд. В день венчания все мужчины немного не в себе, и Джордж Миддлтон, некогда такой надежный и довольный своей холостяцкой жизнью, на поверку оказался легкой добычей для стрел Амура. Он не только рассказывает истории о том, как его вернул к жизни кочан капусты, который его невеста положила ему на живот — он зовет ее Маргариткой, хотя ее имя Шарлотта, — но и потратил на новое убранство ее будуара куда больше денег, чем на пополнение своего леса живностью для охоты. Он сказал, что никто на свете не может его так рассмешить, как она, и однажды ради нее пригласил играть у себя на вечеринке целый табор нечистых на руку цыган. В конце концов, со временем Джордж Миддлтон снова станет самим собой, но сейчас он совершенно безумен.

Если бы Джордж Миддлтон и узнал, как посмеивается над ним его шафер, то не обиделся бы. Он бы с готовностью признал, что влюбленные безрассудны и что падкое до развлечений светское общество любит делать из них шутов и смотреть, как они, подобно Икару, неуклюже падают с небес на землю.

Но, как всякий влюбленный, он уверен, что его любовь к Шарлотте Клэр будет длиться вечно. Свадьба, думает он, это не конец, а начало. Впереди тысяча ночей дурачеств с Маргариткой, сотня летних пикников в Кукэме, где на зеленых лужайках сначала появятся элегантные коляски с младенцами, потом зазвучат детские голоса, звонким эхом летящие в небо Норфолка: мальчики будут гоняться за мячами, девочки прыгать через скакалки.

Джордж Миддлтон так ясно видит эти картины, словно они уже стали явью. Карета останавливается перед церковью Св. Бенедикта, жених пожимает руки ожидающих его друзей, и на лице его сияет такая нелепая улыбка, что один из них, Сэр Лоренс де Вер (который сам недавно женился на овдовевшей итальянской Графине, ныне беременной пятым ребенком), разражается хохотом и говорит:

— Рад видеть, что вы находите это забавным, Миддлтон, ведь так оно и есть!

В прохладных каменных стенах сумрачной церкви ждет Шарлотта; она поднимает фату и оборачивается к своему «Дорогому Джорджу». Ее отец предлагает ему взять руку невесты. Джордж Миддлтон, движимый страстным желанием поднести эту руку к губам, немного грубо хватает ее, и из его горла вырывается звук, похожий на крик, какого от него никто прежде не слышал. Он видит, что на лице Хетерингтона появляется тревожное выражение и что даже Шарлотта, которую трудно удивить каким-нибудь его словом или выражением, бросает на него испуганный взгляд. И он думает: одному Богу известно, что это было, но мне показалось, что у меня кричит сердце.

Несколько недель спустя, описывая свою свадьбу брату Шарлотты Питеру и его жене Эмилии, Джордж и Шарлотта скажут, что из всей церемонии им запомнился только этот ни на что не похожий крик, который с тех пор больше не повторялся.

Но они помнят, как выходили из церкви на майское солнце, как гости осыпали их цветочными лепестками, как поднявшийся в тот миг ветер сорвал цвет каштанов и смешал его с мягким каскадом других цветов. Наедине друг с другом они вспоминают: «…а помнишь, Джордж… А помнишь, Маргаритка… казалось, мы идем сквозь душистый снег».

Моему дорогому Племяннику.

Сегодня в испанском сундуке прибывает сто тысяч фунтов золотом, столь любезно предоставленных мне Вашим Величеством в обмен на моего лютниста, и я шлю Вам глубокую благодарность преданного дяди.

Хотя я признаю, что не нашел лютнисту достойной замены и что вследствие этого гармонии моего оркестра кажутся мне менее сладостными, нежели прежде, я, тем не менее, желаю Вам в полной мере им наслаждаться и заверяю Вас в том, что его игра сможет умерить Ваши тревоги и прогнать печаль, как некогда бывало со мной.

Я также признаю, что очень любил Питера Клэра не только за его игру, но еще и за то, что он напоминал мне о детстве, когда я верил, что ангелы наполнят мои башмаки золотом, когда мой друг Брор Брорсон скакал верхом рядом со мной в лесу Фредриксборга.

Однако позвольте мне сразу сказать, что значительная сумма денег приносит мне большее утешение, нежели Вы можете предположить, и что в голове у меня роятся проекты и планы возрождения былой славы Дании и приумножения оной.

Я опишу Вам проект, который моему сердцу дороже всего. Это план огромной обсерватории, которую надлежит построить здесь, в Копенгагене.

Его предложила мне моя жена Вибеке. Она сказала: «Ах, почему вам не построить башню выше всего, что стоит поблизости, и не поставить на ее вершине телескоп, тогда мы смогли бы туда подниматься, чтобы наблюдать неизменный порядок небес, слушать музыку звезд и, наконец, понять, откуда луна черпает свою яркость?»

Я сказал: «Конечно, это то, к чему мы стремимся: постичь, что представляет собой луна, и услышать тот единственный звук, в котором отсутствует хаос, то есть звучание самой вселенной. Но, Вибеке, ты только представь себе, по скольким ступеням нам придется подняться чтобы достигнуть вершины такого места! Я для этого слишком стар и толст».