Кристиан Жак - Храм Миллионов Лет

— Вы забыли о четвертой, которая вообще-то первая — вы, Рамзес.

Нефертари подошла к Фараону, неся в руках саженец акации.

Рамзес осторожно посадил деревце, а Нефертари бережно полила его водой.

— Смотри на это дерево, Небу, оно будет расти вместе с моим храмом. Пусть боги сделают так, чтобы однажды я смог отдохнуть под его раскидистыми ветвями, забыв о бренном мире. Пусть именно в его листьях и стволе воплотится богиня Запада, прежде чем я усну навеки.

Моисей растянулся на своей кровати у смоковницы.

День был очень тяжелым. Около пятидесяти несчастных случаев в шахтах, два легких ранения на строительстве дворца, задержки с поставками подкрепления в третью казарму, тысячи бракованных кирпичей… Ничего удивительного: усталость и проблемы накапливались и уже давали о себе знать.

Тяжелые мысли снова и снова одолевали его. Конечно, строительство новой столицы сделало его счастливым, но возводить храмы в честь богов, которых проклял Сет, — не было ли это оскорблением для единого Бога? Возглавляя строительство Пи-Рамзеса, Моисей участвовал в прославлении Фараона, который увековечил древние культы.

В углу комнаты, возле окна, кто-то зашевелился.

— Кто это там?

— Друг.

Из темноты вышел худой человек с хищным лицом, он приблизился к мерцающему свету, который исходил от масляной лампы.

— Офир!

— Я хотел бы поговорить с тобой.

Моисей опустился на кровать.

— Я устал и хочу спать. Мы увидимся завтра на стройке, если у меня будет время.

— Моя жизнь в опасности, друг.

— Почему?

— Ты сам прекрасно знаешь. Из-за моей веры в Бога, который спасет человечество. Бога, в которого тайно верит твой народ, и который воцарится во всем мире, уничтожив всех идолов. И это должно свершиться в Египте.

— Ты забыл, что Рамзес — Фараон?

— Рамзес — тиран. Он насмехается над Богом единым и заботится лишь об укреплении своей власти.

— Уважай эту власть, так будет лучше. Рамзес — мой друг, и я строю его столицу.

— Я ценю доблесть и честь, уважаю твои чувства и твою верность другу. Но тебя терзают сомнения, Моисей, ты страдаешь. Твое сердце отказывается принимать это царствование, и ты веришь, что придет царствие Божие.

— Ты бредишь, Офир.

Во взгляде ливийца промелькнуло упрямство.

— Будь честен с самим собой, Моисей, прекрати обманывать себя.

— Ты что, знаешь меня лучше, чем я сам?

— Почему бы и нет? Мы совершаем одни и те же ошибки и верим в одни и те же идеалы. Объединив наши усилия, мы изменим эту страну и будущее ее жителей. Ведь хочешь ты этого или нет, Моисей, ты — вождь своего народа. Под твоим руководством они уничтожат своих противников. По твоему приказу они объединятся.

— Еврейский народ подчиняется Фараону, а не мне.

— Это тиранство, я его ненавижу! И ты тоже.

— Ты ошибаешься: у каждого свои задачи.

— Твоя состоит в том, чтобы привести свой народ к правде, а моя — восстановить истинную веру, возведя на трон Литу, законную наследницу Эхнатона.

— Перестань говорить глупости, Офир! И прекрати подстрекать к восстанию против Фараона, эта затея обречена.

— Ты знаешь другой способ установить истинную веру? Когда знаешь правду, надо уметь за нее сражаться.

— Лита и ты! Вдвоем против всех! Это же смешно.

— Ты действительно думаешь, что мы одни?

Моисей, казалось, был заинтригован.

— Это очевидно…

— Со времени первой нашей встречи ситуация сильно изменилась. Сторонников нашей веры гораздо больше, чем ты себе можешь представить. Сила Рамзеса — лишь иллюзия, и не более того, ловушка, в которую он сам когда-нибудь попадется. Значительная часть знати этой страны пойдет за нами. Ты, Моисей, откроешь этот путь.

— Я… Почему я?

— Потому что у тебя есть способности, ты можешь повести нас за собой, возглавить наше движение за истинную веру. Лита должна оставаться в тени до определенного момента, а я — простой смертный и не имею такого влияния. Твой голос станет для многих откровением, он будет услышан!

— Кто ты на самом деле, Офир?

— Простой верующий, и так же, как Эхнатон, убежден, что после Египта вера в единого Бога распространится во всех странах и нациях.

Моисей должен был бы давным-давно выпроводить этого безумца, но его речь точно околдовала Моисея. Офир говорил то, что уже не раз приходило в голову самому еврею. Однако эти идеи были настолько пагубны, что он отказывался доверять им.

— Твой план обречен, Офир, у тебя нет никаких шансов выиграть!

— Время течет вместе с нами, Моисей, и оно снесет все на нашем пути. Встань во главе еврейского народа, верни этим людям родину. Они должны свободно поклоняться нашему Богу. Лита будет управлять Египтом, а мы станем ее союзниками. Этот союз станет очагом, где зародится правда для всех народов.

— Это всего лишь мечта.

— Ни ты, ни я не мечтатели.

— Я повторяю: Рамзес — мой друг, и он мне доверяет.

— Нет, Моисей, он не друг тебе, он твой злейший враг. Тот, кто подавляет истину.

— Уходи прочь, Офир.

— Подумай над моими словами и приготовься действовать. Мы увидимся скорее, чем ты думаешь.

— Не рассчитывай на это.

— До свидания, Моисей.

Еврей не спал всю ночь.

Слова Офира волновали и возникали в его памяти, принося с собой страхи и сомнения. Хотя Моисей боялся себе в этом признаться, но эта встреча была то, чего он на самом деле давно ждал.

Лев и желтый пес лениво развалились на земле, только что полакомившись куриными косточками. Удобно устроившись под тенью пальмы, Рамзес и Нефертари любовались красотами Фив. Не без труда Фараону удалось уговорить Серраманна отпустить его на прогулку. Но разве Боец и Дозор — это не лучшие из всех защитников и телохранителей?

Из Мемфиса пришли прекрасные новости. Малышка Меритамон, дочь Рамзеса и Нефертари, очень быстро поправлялась, благодаря молоку своей кормилицы, и к ней уже приходил ее брат Ка, с которым старательно и очень охотно занимался лучший из воспитателей. Красавица Изэт очень обрадовалась тому, что у Рамзеса родилась именно дочь, и с большой теплотой думала о Нефертари.

Ласковые и мягкие лучи заходящего солнца нежно позолотили кожу Нефертари. Звук пастушьего рожка разлился в прозрачном воздухе: это погонщики наигрывали свои мелодии, возвращаясь с пастбищ. Ослы с тяжелыми грузами уныло плелись к фермам. Солнце на западе было похоже на спелый апельсин, тогда как утром в горах оно казалось розоватым яблоком.

Резкость и терпкость летнего дня отступали перед нежностью и мягкостью вечерней прохлады. Как прекрасен был Египет, украшенный золотом и зеленью, серебром Нила и огнем заходящего солнца! Как прекрасна была Нефертари, одетая в тонкое платье из прозрачного льна! Ее хрупкое и прекрасное тело издавало пьянящий аромат, лицо было спокойным и серьезным, в ней чувствовались благородство и чистая душа.