Галина Серебрякова - Юность Маркса

Войцек удовлетворенно поддакивал пастору:

— Бюхнер частенько говаривал, вспоминая о Годделау: тело крестьянина — мозоль, его пот — соль на столе знатных.

Спектакль еще не начинался. Театр был полон. Георг прошел в ложу госпожи Шлосс, подруги матери. Две молоденькие девицы жеманно ответили на его поклон и преувеличенно громко заговорили о невоспитанности толпы в райке.

Госпожа Шлосс указала Георгу на кресло подле себя и продолжала осматривать публику соседних лож.

Бюхнер приподнял полы фрака и сел. Ничто не переменилось в театре, где он бывал так часто в отрочестве. Те же серые бюсты Шиллера и Моцарта в нишах по обеим сторонам авансцены, та же закопченная, темная зала. По-прежнему до начала спектакля, значит и в антрактах, подражая французам, зрители сидят в шляпах.

В партере Георг отыскал глазами Вейдига, с которым условился встретиться в театре, и несколько знакомых студентов в пышных мундирах, украшенных золотыми галунами, и при шпагах.

Госпожа Шлосс кончила критический осмотр соседок и положила лорнет. Она попыталась занять беседою себя и заодно молодого гостя.

Это была пожилая дама, с непоправимо обрюзгшим, отекшим лицом.

— Ты не застал нашего театра в эпоху расцвета, Георг. Бывало, сколько слез проливали мы здесь с твоей матерью! Покойный герцог самолично подготовлял оркестр и певцов к представлению; его капельмейстер сотнями репетиций доводил до исступления своих скрипачей, но достигал совершенства… Помню божественные постановки драм Лессинга, Шекспира и Кальдерона. Два кумира дармштадтской публики соперничали в игре на этой сцене — Фишер и Грюнер. Мы с твоей матерью предпочитали Грюнера. Его Валленштейн, Брут, дож в драме «Фиеско» исторгали вопли восторга и ужаса в зале. Артисты тоже не те, что ныне. Сомневаюсь, чтобы сегодняшняя Луиза могла сравниться с Терезой Грюнер, исполнявшей эту роль болеэ десяти лет тому назад.

Георг пропускал мимо ушей ворчливые замечания своей дамы. Скрин поднимаемого занавеса прервал наконец ее болтовню.

На сцене пожилой человек в расстегнутом жилете, о виолончелью в руках трагическим шепотом доказывал женщине, преспокойно допивающей чашку кофе, что безупречная репутация их дочери в опасности.

— Нашему дому грозит позор! — восклицал музыкант.

В первом действии медленно назревал любовный конфликт.

— Сжальтесь надо мной… я не могу любить графиню, — умолял майор Фердинанд своего отца, президента фон Вальтера.

Бюхнера захватило представление. Минна Иэгле подменила Луизу — героиню драмы. Он снова увидел свою невесту в скромном доме протестантского пастора. Захотелось тотчас же броситься прочь из театра и с первой же почтовой каретой отправиться в путь, в Страсбург.

— Да, поеду к ней, поеду, выскажу ей все, — дрожащим голосом закончил монолог Фердинанд. Пыльный бархат скрыл сцену.

Бюхнер сорвался с места.

На пороге ложи его ждал Вейдиг. Пастор позевывал, Добродушно осмеивая чрезмерно патетическую игру актеров. Он объявлял шиллеровскую драму устаревшей.

Бюхнер совладал с собою. Образ Минны Иэгле исчез.

К Вейдигу и Георгу подходили знакомые студенты.

Так как предполагаемая строго секретная беседа не могла состояться в многолюдном театре, было решено, не дожидаясь конца спектакля, отправиться немедля в трактир Гюркнера.

Там, в углу, за деревянным столом, под яркой литографией, изображающей рейнских сирен, в дыму сигар и трубок начались переговоры между организаторами «Общества прав человека» и представителями студенческого кружка, называвшего себя коммунистическим.

Хозяин подворья не поскупился на вино. Хмель легко развязал языки молодежи.

Вейдиг говорил первым. Он начал с того, что «Общество прав человека» намерено продолжать дело Горы.

— Нынешнее правительство не от бога, а от отца лжи, но царство тьмы близится к концу. Скоро Германия возродится как свободное государство с избранной народом властью.

Пастор говорил красиво, спокойно. Розовое, ласковое лицо его подпирал стоячий ворот черного сюртука.

— Мы не можем сеять свободу на немецкой почве без вас, студенты, без просвещенных людей, даже и не самых крайних, не наших взглядов. Путь к республике лежит через подлинно конституционную, протестантскую монархию. Не будем этого бояться. Все прогрессивное должно быть использовано.

Несмотря на предварительный уговор не спорить в присутствии представителей чужой организации, Бюхнер не стерпел и возразил:

— Неверно, Вейдиг. Нелепо мечтать о том, что конституционалисты помогут нам, — он ударил рукой по столу, подстегнутый налетевшими мыслями; загремели кубки. — Либеральные дворяне согласятся самое большее на умеренный прогресс. Они не пойдут на радикальный переворот, так как последний лишит их титулов и богатств. Вопрос о революции — вопрос о силе: если мы не сумеем противопоставить штыкам штыки, то, несмотря на всю святость и справедливость наших принципов, потерпим жалкое поражение. Лучшее подтверждение этому — апрельский разгром революционеров во Франкфурте.

Лицо Георга преобразилось. Глаза сощурились, и суровая мужественная линия залегла поперек бровей. Голос окреп, мускулы лица и рук напряглись.

Войцек слушал, притаившись у стены.

«Если б Сток видел и слышал этого юношу сейчас, он донял бы, почему я поверил в него с первой встречи», — радовался поляк.

— Надо поэтому создать армию свободы, а это возможно только путем привлечения народной массы, — продолжал Георг.

— Как?! — прервал его студент Франц. — Он предлагает нам быть в одном обществе с какими-то ремесленниками, понятия не имеющими ни о чем, кроме своей грязной работы! Их надо сперва учить грамоте, а не борьбе с деспотизмом. Бедняки, пускай не по своей вине, тормозят прогресс…

— Так, так, полезное времяпрепровождение нам предлагают… — допивая кружку пива, крикнул медик Вильгельм, тучный франт с завитыми бакенбардами, изрядно выпивший.

Бюхнер ответил презрительным движением нервных губ.

— Да, народ мало интересовался политическими вопросами, но причина этого понятна, — сказал он, преодолевая раздражение, очень тихо. — Спрашиваю вас, чем могут заинтересовать рабочих, лишенных избирательных прав, лицемерные воззвания либералов по поводу выборов в ландтаги? Какое значение для крестьян, изнывающих от гнета и налогов и не имеющих ни времени, ни денег, ни образования для того, чтобы читать газеты, — какое значение имеют для них приглашения вступить в Союз печати? Спуститесь к этим бедным людям, заговорите с ними на их языке, об их нуждах, — они поймут вас. Не говорите крестьянину о конституции — какую цену для него она имеет? — говорите ему о его нищете — он пойдет за вами.