Галина Серебрякова - Юность Маркса

Фриц Шлейг, освободившись от гимназии, был волею отца снова прикован к учебной скамье. Кёльн и железно-дорожно-строительное общество, куда рассчитывал поступить молодой предприимчивый трирец, отодвинулись для него на несколько лет.

Подобно Карлу, Фриц поступил на юридический факультет в Бонне. Он приехал ноябрьским утром и тотчас же снял комнату у вдовы пастора, молчаливой старухи с лицом кающейся ведьмы. Так казалось Фрицу. Свирепым недостатком пасторши было пристрастие к чистоте. С рассвета до полуночи она шныряла по дому с развевающейся пыльной тряпкой и длинной метлой. Нередко Фриц находил ее выползающей из пасти камина, точно старуха спускалась в комнату по трубе. Круглые глаза ее с птичьей настороженностью высматривали добычу под кроватями, в темных углах, на столах и мебельных чехлах. Она сладострастно вздыхала, набрасываясь на горсть табачного пепла, на пятна от пива на полах и скатертях.

Фриц, впрочем, причинял ей мало беспокойства. Он был скуп и потому не зазывал товарищей, чтоб не тратиться на угощение. Он предпочитал кабачок, где пили в складчину, а то и за чей-нибудь счет. Фриц сознательно чуждался людей. Главным девизом его стало: сначала карьера, потом удовольствия. Как и в гимназии, молодой Шлейг был отмечен благосклонностью профессоров и презрением товарищей. Дневник служил ему главной утехой.

«Я понял, что в медленном движении национальной жизни всякая частная личность, предавшись нетерпеливым порывам, без пользы пропадает. Моим сверстникам хочется достичь цели, до которой, однако, не может дотянуться их воля. Обреченные чудаки.

Лучше подвигаться тише, более благонадежными, хотя бы окольными путями, чем истощиться от излишней торопливости. Пусть не думают, что я — плохой сын отчизны. Заодно с Шиллером и меня увлекает честолюбивая идея быть пионером дел великих и тем возвеличить Германию. Но вследствие медленного хода народной истории следует делать руками то, что дважды и трижды продумано умом.

В этом убеждении я хочу прожить всю жизнь и сохранить душевное спокойствие во времена грядущих переворотов и сумятицы. Пусть гибнут другие, — я хладнокровно отойду в сторонку от политических страстей на путь дела и там запасусь свежей силой.

В пучину политики вверг мое поколение романтический культ и неопределенные слова вроде «призвание», «правда жизни», «добро и зло».

По приезде в Бонн Карл поспешил осуществить давнишнее желание — увидеть и послушать одного из вожаков романтической школы. Август Вильгельм Шлегель читал о Гомере. Карл пришел на лекцию незадолго до начала. Его уязвила пустота необжитого, холодного зала. Разве Шлегель пережил свою славу?

Усевшись близ кафедры, отдавшись тишине, Маркс думал о человеке, которого ждал.

Иена. Крошечный тюрингский городок, как и Бонн, — храм науки с непостижимыми, чванными жрецами в профессорском одеянии. Кто только не появляется на кафедрах Иенского университета на границе двух столетий! Фихте, Шиллер, Тик, Шеллинг, братья Шлегели. Рядом с Иеной — Веймар. В шарабане, запряженном рыжей лошадью, часто приезжает к друзьям советник фон Гете. Болезненный Новалис предпочитает коляске седло. Его, как вельможного поэта, все знают в Иене. Он проносится галопом на вороном коне. Каштановые его локоны развеваются по ветру. Профессорские дочки тайком вздыхают о прелестном аристократе, скорбном женихе, оплакивающем в страстных объятиях живой Жюли фон Шарпантье рано умершую свою невесту Софи фон Грюн.

1800 год. Краткая историческая передышка. Наполеон интригой и мечом пробивается к имперской короне. Кровоточит растерзанная Италия, трепещет Испания, прищурившись, выжидает Англия, тревожно дремлют жалкие немецкие княжества.

В укрытом, глубоком дупле — Иене — щебечут романтики. Они все в сборе. Нет только за год до того умершего Ваккенродера да Шлейермахера, служащего в Берлине. Дом Шлегелей — штаб-квартира.

Две непохожие и по-разному замечательные женщины управляют литературными делами.

Некрасивая, сутулая Доротея Фейдт, жена младшего Шлегеля, вооружена острым и смелым умом, которым щедро одарила ее природа.

Безукоризненно хороша и умна Каролина Бёмер — жена Вильгельма. Она — как отзвук иного мира, где действуют, борются и гибнут за идеи, где не скрываются от бурь эпохи под пыльными, изношенными тогами античности.

Каролина Бёмер — чужая в мертвой Иене. Каролину загнало сюда поражение якобинцев. Их идеи привели ее на майнцские баррикады, к борьбе с наступающей немецкой реакцией. Она бросила вызов филистерскому миру, зачав ребенка вне брака, провозгласив себя республиканкой, отстаивая французское знамя свободы на крепости немецких королей.

Вильгельм Шлегель, переводивший Петрарку, слагавший сонеты под грохот революционных пушек, привез Каролину в Иену из майнцской тюрьмы, куда она была заточена как революционерка. Недавняя амазонка внесла сумятицу в немецкое захолустье. Отучневший умом и телом Фридрих Шлегель, вначале отступивший перед неукротимой волей жены брата, очень скоро стал ее врагом. Каролина осуждала дезертирство романтиков и «раж объективности». Вильгельм попытался отделаться взяткой эпохе и бесстрастию Петрарки противопоставил действенный гений Данте.

Под влиянием жены Вильгельм принялся снова переводить Шекспира. Каролина подсказывала мужу меткое слово, подводила к верной мысли, отбирала в хаотической массе образов, как в груде камней и стекляшек, неподдельное и настоящее.

В начале века Каролина покинула с Шеллингом Иену, надменно отряхнув с подола юбки комья злословия и сплетни.

Следом за слугой, несущим графин с водой, в лекционный зал вошел Вильгельм Шлегель. Немногочисленные слушатели откидывают нарты. Карл жадно разглядывает его. Так вот каков знаменитый переводчик Шекспира! Вместо степенного старца на кафедре — щеголь неопределенного возраста. Под яркой кудлатой шевелюрой — густо напудренное бритое лицо с большим носом. На всем облике старика — отпечаток французских влияний и моды.

Последний романтик похож на вельможу минувшего века. Может быть, этот внешний лоск наведен госпожой де Сталь, у которой служил Вильгельм? Может быть, он подражает искусному авантюристу Бернадотту, секретарем которого был в годы странствий?

Надломленным, жидким голоском Шлегель обращается к студентам с приветствием. Карл напряженно вслушивается. Шлегель говорит по-латыни.

В полупустом зале стелется гладкая латинская речь. Старик читает «Одиссею», дав ей восторженную оценку и снабдив историческими пояснениями.

Маркс начал ходить на лекции Шлегеля и, воспользовавшись рекомендацией, нашел случаи посетить его однажды вместе с Грюном.