Николай Костомаров - Кудеяр

Челобитная была написана подьячим и послана с гонцом, которого отправил Нагой. Татары в предостережение осматривали гонца, не везет ли этот гонец иной грамоты от Нагого, но грамоты не оказалось; татары, однако, не рассчитали того, что гонец вез у себя в памяти то, чего они искали на бумаге. Посылка этого гонца была необыкновенно кстати. Набег, предпринятый мурзами, не удался, потому что русский гонец успел прискакать в Болхов и дать знать, что татары идут степью… Воеводы успели стянуть свои силы и отбили татар.

Между тем с наступлением осени хан отправился на охоту в горы. Кудеяр был с ним неразлучен и ехал на превосходном коне, пожалованном ему ханом. Охотились более всего за дикими козами, которых было очень много в крымских горах. Делали ставки, разбивали шатры и пребывали в разных местах по нескольку дней. Девлет-Гирей, подвигаясь все далее и далее к югу, дошел до моря и, ставши на утес, пришел в такой восторг, что тут же стал декламировать о море, скалах, о величии Аллаха, отражающемся во всем творении. Мурзы поднимали руки и глаза к небу, как бы проникаясь восхищением от вдохновенной речи их повелителя, Девлет-Гирея.

По возвращении в Бакчисарай хан получил ответ от московского государя. Иван Васильевич наотрез отказывал дать Казань сыну крымского хана, замечая, что там уже вместо мечетей христианские церкви; обещал поминки, но с тем, если татары не будут воевать земель Московского государства; жаловался на последний набег, сделанный татарами на окрестности Волхова. Московский государь не запирался, что беглый мурза Акмамбет находится у него, но извещал, что он принял христианскую веру и его выдать нельзя. Московский государь, узнавши, что татары отбиты от Болхова, говорил с ханом смелее; а хан, с своей стороны, попутавши сведение, что татары не только не принесли никакой добычи из Московской земли, но воротились в беспорядке, — принялся опять за прежний способ: показывать московскому государю дружбу и по возможности обирать его. Теперь хан уверял московского государя, что нападение на Болхов сделано своевольными татарами против его воли и желания, и уже не требовал выдачи Акмамбета. Царь московский отвечал, что желает пребывать в братской любви с ханом, и обещал прислать подарки весною.

На челобитную Кудеяра ответа не было. Прошла зима; приезжал к Девлет-Гирею московский посол с поминками, а о Кудеяре в царской грамоте не упоминалось, и послу никакого об нем наказа дано не было. Кудеяр обратился к хану и просил заступиться пред царем. Хан написал царю Ивану письмо, изложил в нем всю историю своего спасения, расхваливал Кудеяра, извещал, что Кудеяр не желает никаких милостей от хана, а просит только дозволения воротиться в Московское государство и служить царю; присовокуплял при этом, что завидует своему брату, у которого такие верные и преданные слуги.

На это письмо последовал ответ уже осенью. Царь Иван, из любви к своему брату Девлет-Гирею, дозволял Юрию Кудеяру с наступлением будущей весны приехать в Москву и служить по царскому усмотрению.

Наступила весна 1568 года. Хан призвал к себе Кудеяра и сказал:

— Ты сделал нам такую важную услугу, что мы поступили бы противно нашему закону, если б не учинили всего, что можем учинить доброго для спасителя нашего живота. Наши гонцы, ездившие в Москву, привезли нам верные вести, что московский государь стал лют, зол и кровожаден, рубит головы, вешает, топит и мучит слуг своих неизреченными муками. Он сделался подобен разъяренному тигру. Мне жаль тебя, Кудеяр, если ты поедешь к такому свирепому государю. Последний раз простираю к уму твоему дружелюбное слово увещания. Останься у нас, мы не будем неволить тебя к нашей вере. Сам знаешь: в нашем юрте живут в довольствии христиане. Мы дадим тебе поместье, позволим там построить церковь, держать священника по своей вере, мы дадим тебе льготу от всяких наших даней, ты не будешь под ведением нашего тат-агасы, ведающего всех наших татов, подданных христианского закона: знай только нашу особу и больше никого не знай, и так будет не только тебе, но и всем потомкам твоим до тех пор, пока царствовать будет над крымским юртом род Гиреев. Если же тебе ни за что не хочется оставаться в нашей земле, не езди в Московскую землю, а поезжай в Литовскую; ты говорил нам, что ты казак из Украины, а не москвитин; там, коли хочешь, живи, а до нашего Крыма тебе всегда путь чист.

— Челом бью тебе, светлейший хан, — сказал Кудеяр, — но у меня жена в Московском государстве.

— Быть может, — сказал хан, — твою жену достать можно; у меня довольно московского полона, я весь выпущу за одну жену твою.

— Коли ты изволишь говорить, светлейший хан, — сказал Кудеяр, — что мой царь-государь стал грозен и немилостив, то как мне отважиться на противность ему, чтоб, побивши челом о службе, да остаться у тебя и не поехать на службу после того, как он изволил меня допустить по моему челобитью! Он тогда над моей женой лихое учинит. Нет, светлейший хан, мой благодетель, об одном только прошу твою милость: отпусти меня к Москве. Я не думаю, чтоб все то была правда, что про моего государя слыхали твои гонцы; коли он грозен и жесток для своих сопостатов и лиходеев, так и везде таких не терпят. И ты, светлейший хан, достойно наказал своих злодеев.

— Как хочешь, так и поступай, — сказал хан, — твоя воля над собою. Но если тебе худо покажется в Московской земле — беги к нам. Тебе здесь будет безопасность и честь. Пока я жив, Кудеяру в Крыму будет так хорошо, как нигде в свете, а когда я закрою глаза — дети мои будут покровителями тебе, и твоим детям, и твоему потомству. Вот мой старший сын и наследник царевич Газы-Гирей.

Хан обратился к сидевшему близ него царевичу:

— Слышишь, мой старший сын, — сказал хан, — таково мое великое родительское и прародительское слово тебе и твоим детям, внукам и правнукам: не забывайте, что этот человек спас жизнь мою, будьте к нему и к потомкам его милостивы и щедры; если дети, и внуки, и правнуки его придут к вам просить приюта, не отгоните их от себя, приютите их; наградите, успокойте — таков завет мой. Доколе потомство Гиреев будет сидеть на престоле крымского юрта, потомство Кудеяра всегда пусть найдет здесь хлеб, покой и безопасность. Таково мое желание, паче всякого иного желания.

Хан подарил Кудеяру превосходного коня, трех крепких вьючных лошадей, дал ему мешок денег, в котором на татарский счет было двадцать тысяч юзлуков (тогдашних русских 10 000 руб.), большой чемодан платья, мешок с золотыми и серебряными вещами, великолепно оправленную саблю, колчан стрел, лук, обложенный перламутром, и ружье.

Кудеяр, по обещанию, поднес Афанасию Нагому несколько одежд и дорогих вещей. Вместе с ним поехал отправленный в Москву ханский посол Ямболдуй-мурза, которому приказано было пребывать в Москве постоянно, как московский посол Афанасий Нагой пребывал в Бакчисарае: это было знаком доброго согласия между московским царем и крымским. При после было посольских людей татар до пятидесяти человек. Они не брали повозок; все пожитки, предназначенные для царя, как равно и свои пожитки, везли на множестве вьючных лошадей. Длинная дорога по безлюдной степи требовала многих запасов и хозяйственных орудий. На вьючных лошадях везли искусно свернутые палатки, ковры, кухонную и столовую утварь, сухари, вяленую рыбу, мясо, сушеные плоды, сыр, пшено, соль, пряности и гнали баранов, которых назначали резать в дороге для прокормления.