Сергей Максимов - Путь Грифона

Всё, что позволяло быстро собраться и выехать на фронт по тревоге. Отсюда и название чемодана. Был такой и у Нафталия Ароновича. Но его отличали некоторые специфические особенности. Во-первых, он был большего размера, чем обычный средний чемодан. Во-вторых, набор вещей, от зимней генеральской папахи до шерстяных носков, был исключительно утеплённый даже для холодного времени года. Запас продуктов был рассчитан больше, чем на три дня. И самое главное, на дне этого чемодана всегда лежал Уголовный кодекс последней редакции. Даже после войны и после выхода в 1947 году на пенсию по состоянию здоровья персональный пенсионер и орденоносец хранил под кроватью заветный чемодан. До самой смерти в тысяча девятьсот шестидесятом году.

1934 год. Май, декабрь. Западная Сибирь

Точно так, как научная интеллигенция раздражается от очередного упоминания об изобретении вечного двигателя, сибирские чекисты нервничали от любого упоминания о золоте Колчака. Начальник Томского оперативного сектора ОГПУ, а затем начальник городского отдела НКВД Матвей Миронович Подольский не был исключением. Но если нервозность учёных при возникновении вопроса о вечном двигателе оставалось нервозностью и только, то вопрос о золоте Колчака почти всегда таил для чекистов смертельную опасность. Это золото время от времени проявляло себя с самой неожиданной стороны, проявляясь в самый неподходящий момент. Так произошло и сейчас.

Только закончили громкое дело о военно-монархической организации в Томске и обмыли награды, как пришлось заниматься чисткой в своих рядах. Сначала жена одного, затем и другого сотрудника сдали в пункт приёмки золота царские золотые червонцы. В экономический отдел краевого управления НКВД ушла сводка. И уже через несколько дней на стол начальника Томского отдела лёг приказ о проведении служебного расследования. Новосибирск прямо спрашивал: «Не из золотого ли эшелона эти червонцы?»

– Паша, ты в Томске с девятнадцатого года. Скажи мне, существует золото Колчака или это байка чистой воды? – спросил Подольский Железнова.

Железнов, облачённый в элегантный гражданский костюм серого цвета, внешне совсем не был похож на революционного матроса, каким он когда-то был. Не походил он и на чекиста, которым являлся по должности. Годы, прожитые с Асей, сказались на нём благотворно. Он бросил пить и курить. От этого выглядел моложе своих лет. Заочно окончил институт и получил востребованную специальность инженера железнодорожного транспорта, которая пришлась кстати в системе Главного управления лагерей. Семья теперь жила на два дома. Одна квартира была в Томске, другая в посёлке Асино, где силами заключенных велись работы по строительству железной дороги.

– Матвей Миронович, мы с женой в театр собрались, – попытался уйти от разговора Железнов.

– Подождёт твой театр! – повысил голос Подольский.

В гостиную вошла Ася. Вечернее бархатное платье облегало её стройную фигуру. Озабоченный служебными вопросами Подольский непроизвольно упёрся взглядом в украшения на хозяйке дома. Все они были серебряными. И маленькие серёжки в ушах, и цепочка поверх платья на груди, и красивый браслетик на запястье, и скромное колечко на мизинце. «Всё из серебра. Никакого золота», – профессионально отметил чекист.

– Добрый вечер, Матвей Миронович, – поздоровалась хозяйка.

– Здравствуйте, Ася Тимофеевна.

– Павел, оставайся дома. И прими гостя как следует. Я стол на кухне вам накрыла. Мы с Машей сходим на премьеру вдвоём. Он, Матвей Миронович, театр терпеть не может. Так что вы невольно избавили его от необходимой муки.

Железнов, действительно ненавидевший театр, в другой раз был бы рад такому повороту событий, но и беседа с начальником городского отдела НКВД не прельщала его большим количеством положительных эмоций.

– Мы идём? – заглянув в гостиную, спросила пятнадцатилетняя дочь Павла и Аси – Мария.

– Идём, дорогая, – ответила за двоих Ася.

– Не иначе как на бывшего князя Голицына решили посмотреть? – с иронией поинтересовался Подольский. – Что-то опять развелось у нас бывших князей да княгинь… Шихматов-Ширинский, Урусова-Голицына, Волхонский с Волхонской…

– Голицын давно не князь. Он актёр Алвегов и никто больше, – жестко ответила Ася.

– Алвегов очень хороший актёр, – добавила из-за спины матери Мария.

– А мы, дураки, не понимаем, что Алвегов – это сокращённое Александр Владимирович Голицын, – рассмеялся Подольский.

– Идём, – жёстко сказала дочери Ася и, не прощаясь с гостем, вышла из комнаты. Слышно было, как через несколько секунд хлопнула входная дверь.

– Завидую я тебе, Железнов, – сидя за обеденным столом на кухне и закусывая водку сыром, говорил Подольский.

– Мы живём в такое время, когда никому завидовать нельзя, – парировал Павел Иванович.

– А вот это ты правильно говоришь, – согласился Подольский. – Однако жена у тебя, на зависть всем нам, не только красавица, но и умница. Ни одной золотой побрякушки на ней нет. А ведь должны бы быть… Сколько через наши руки золота проходило! Ты запретил носить или сама догадалась?

– Золото, что я домой в гражданскую и в двадцатые приносил, она, не поверишь, выбрасывала. В окно…

– Серьёзно? Слушай, действительно умница. Недаром ты её именем целый населённый пункт назвал. Красиво получилось. Поэтично, я бы сказал. Была Ксеньевка, деревня задрипанная, а теперь рабочий посёлок Асино… Деревню в честь великой княгини назвали, а мы её в город почти переименовали. В честь жены чекиста переименовали…

– А что не добавил, что ещё и в честь купеческой дочери?

– Да ладно ты… Так что ты о золоте Колчака думаешь-то? – вернулся к главной теме Подольский.

– А тут думай не думай – всё равно любое упоминание об этом золоте значит одно – смерть. Часто мучительная смерть…

– Как это? – удивился Подольский.

– А вот так… Если знаешь что-то об этом – почему молчал до сих пор? Если ничего не знаешь – чего языком треплешь? А если у тебя золото нашли – то почему это не золото Колчака? А если при аресте и обыске золота нет, то куда ты его дел? В глаза, в глаза смотреть, гражданин Подольский! – мрачно пошутил Павел Иванович.

– Лихо это у тебя получается! – наливая в стакан водку, серьёзно сказал Подольский.

– Это не у меня, Матвей Миронович. Это у нас.

– А что делать? – выпив водку, спросил начальник городского отдела.

– Гасить на корню все слухи о золоте Колчака как провокаторские и контрреволюционные. Вот что делать.

– У меня такое подозрение, что нынешний Торгсин – самая настоящая и провокация, и контрреволюция, и диверсия против советской власти. Это ещё хлеще НЭПа будет. И всё как всегда из-за баб… Они, дуры, даже не подозревают, что наш экономический отдел фиксирует всю приёмку золота. Одной новую шубу захотелось из торгсиновского магазина, другая и вовсе на чулки капроновые повелась… Сучки недоделанные… И всё за царские червонцы. А умишком своим куриным сообразить не могут, что царский чекан на руках, по нынешним временам, самая страшная улика и прямое доказательство укрывательства и заговора. Как думаешь, новая чистка у нас будет?