Всеволод Соловьев - Изгнанник

Хлопнула дверь, вошла Катерина Михайловна. У Груни шибко застучало сердце, так шибко, что она даже почти испугалась — а ну как будет слышно это биение, а ну как оно ее выдаст?.. К тому же она стала страшно бояться чихнуть, тем более что под кроватью было пыльно. И как нарочно только что она подумала про чиханье, как ей и захотелось чихнуть, но она все же удержалась. Она напрягала всю свою волю и все свои силы, чтобы не подать признака своего существования. Лицо ее горело, в виски стучало, руки и ноги холодели. Но какая-то дикая радость наполняла ее теперь. Она уже ни о чем не думала, она только слушала.

Вот Маланья раздевает Катерину Михайловну, причесывает ей на ночь голову. А маятник отбивает секунды, и кажутся эти секунды бесконечными Груне. Время идет так медленно, едва движется, кажется, конца не будет этому ожиданию. Наконец Катерина Михайловна отослала Маланью, несколько раз прошлась по комнате, потом присела в кресло перед большим туалетным зеркалом. Груня осторожно выглянула из-под кровати. И если бы Катерина Михайловна могла увидеть ее взгляд, то, наверно бы, испугалась, такая выражалась в нем дикая, почти нечеловеческая ненависть. Да и точно, не человеческое существо, а зверь, загнанный, измученный и, наконец, доведенный до остервенения, до последних пределов безумной злобы, скрывался теперь под кроватью.

Катерина Михайловна поднялась с кресла, потушила свечи. Комната освещается теперь только лампадой. Груня слышит, как старуха ворочается на кровати. А секунды тянутся. Маятник ходит то в одну, то в другую сторону, тихо так и вместе с ним, обгоняя его, бьется и замирает сердце Груни. Она уже вся окоченела, застыла, холодные пальцы ее не сгибаются.

«Да заснешь ли ты, заснешь ли ты?» — тоскливо, беззвучно шепчет она и чутко прислушивается.

Долго-долго ворочалась то на один бок, то на другой старуха. Наконец не слышно уже никакого движения, вот все совсем тихо в комнате. И вдруг среди этой тишины раздается храп.

«Заснула, — думает Груня, — или только дремлет?.. Нужно ждать…»

И она все ждет. Храп прекратился, дыхание спящей теперь такое мерное и спокойное.

Еще несколько минут — и среди тишины спальни, под кроватью чиркнула спичка. Груня осторожно выползла, поднялась на ноги, взглянула на спящую торжествующим, злобным взглядом, прокралась в соседнюю комнату, затем отперла дверь, уже не заботясь о том, скрипнет она или нет. Шатаясь, побрела она по темному коридору.

Но вдруг у нее все помутилось перед глазами, ей показалось, что под ногами очутился провал, что она быстро, быстро летит в бездонную, черную пропасть.

Она слабо вскрикнула, упала на пол без чувств и осталась неподвижной.

Мальчики были вне себя от восторга, что ночуют в Горбатовском у дедушки.

По отъезде старших они с Рибо отправились в назначенную для них комнату, где застали Степана, который показал им отличные удочки и все приспособления для завтрашнего ужения рыбы. Он сказал им, что отправится с ними сам и покажет лучшие места.

Но как ни интересовали Володю и удочки и Степан, которого он очень полюбил за его интересные рассказы про Сибирь, он сказал Рибо, что ему нужно еще увидеть дедушку перед спаньем, и побежал в дедушкин кабинет, где надеялся его застать.

Дорогой он побранил себя за то, что чуть было не забыл среди оживления и веселости этого дня обещания, данного им Груне. Конечно, он мог бы и завтра поговорить с дедушкой, но теперь, раз он вспомнил, ему хотелось как можно скорее узнать, что скажет дедушка, захочет ли он помочь Груне.

Он застал Бориса Сергеевича в кабинете. При входе его тот пошел к нему навстречу и ласково положил руку ему на голову.

— Что ты, Володя, мы ведь уже простились… или забыл здесь у меня что-нибудь?

Володя покраснел, немного смутился, но тотчас же оправился.

— Нет, дедушка, я ничего не забыл здесь, а только очень мне нужно поговорить с вами… я вам не мешаю?

Он заглянул ему в глаза.

— Поговорить? О чем же это, дружок? — сказал изумленно Борис Сергеевич. — Ну, пойди сюда, садись, говори, в чем дело?

Володя, сначала запинаясь, но затем разгорячась все более и более, рассказал дедушке все, что знал про Груню; а знал он про нее столько же, сколько и она сама знала, потому что знал по ее рассказам.

Борис Сергеевич слушал внимательно, с большим интересом. Его заняла и таинственная история Груни, которую он хорошо понял, несмотря на наивность рассказа ребенка. Ему нравились горячность Володи и доброта его сердца. А главное — невольно вспомнилось ему его собственное детство, нашествие французов, пожар Москвы и его приключения среди разграбленного, сожженного города, встреча с маленькой девочкой, которую он спас и которая впоследствии, через многие годы, стала его женою. Он будто видел повторение себя в этом маленьком рассказчике и глядел на него с большой любовью и нежностью. Наконец его захватило за живое положение бедной девочки, несправедливость и жестокость Катерины Михайловны.

«Боже мой, — думал он, — какой пример она подает детям!..»

Но в то же время ему стало неловко и тяжело слышать это обвинение бабушки из уст маленького внука.

— А ты разве не просил за нее бабушку? — сказал он.

— Нет.

— Отчего же?

Володя пожал плечами.

— Бабушка меня не любит, — убежденно ответил он, — и если бы стал просить ее за Груню, так ей стало бы еще хуже, а мне не позволили бы больше с Груней видаться.

— А Наташе… маме ты ничего не говорил?

— Я хотел ей сказать еще вчера вечером, но она весь вечер была больна, лежала… сегодня утром тоже мне никак не удалось. И потом… я так уже и решил, и даже Груне сказал, что самое лучшее рассказать все вам, дедушка!

— Почему же мне?

— Да оттого что… оттого, что вас уже непременно послушают и вам поверят. Возьмите Груню к себе, ей будет здесь хорошо у вас! Я и Степана попрошу, чтобы он не позволял никому обижать ее, — он добрый…

— Хорошо, дружок, — сказал, подумавши, Борис Сергеевич, — будь спокоен, я сделаю все, что можно, и думаю, что эта бедная девочка не будет больше наказана понапрасну. Успокойся, я не забуду.

Володя кинулся на шею дедушке и горячо поцеловал его. А затем простился и побежал в свою спальню.

Ему было теперь совсем хорошо, и он спешил, боясь как бы не упустить Степана. Может быть, он там уже что-нибудь интересное рассказывает.

Он не ошибся. Степан рассказывал Грише про медвежью охоту в Сибири. Володя заставил начать сначала, и так прошел еще час в интересных рассказах.

Наконец Степан остановился.

— А теперь, деточки, будет! — сказал он. — Сразу всего не перескажешь, давно спать пора, не то вас и не добудишься… А рыбку удить надо пораньше, на самой заре, а солнышко нынче рано, рано восходит… Много ли спать-то осталось!.. Я старый человек — мне что, поспал часика три — и будет… а ваш детский сон другой, ваш сон вам росту да силушки придавать должен, так спать нужно побольше… Христос с вами, деточки!..