Всеволод Соловьев - Изгнанник

Он перекрестил их, поцеловал, особенно нежно взглянул на Володю и вышел.

Мальчики разделись, улеглись. Но Володя никак не мог заснуть. Наконец задремал. Тогда стали ему сниться такие яркие сны, и всего было понемногу в этих снах, и все в них было перепутано — и Груня, и Горбатовское, и Сибирь, и медвежья охота, и завтрашняя рыбная ловля…

Вот ему снится, будто он с большим-большим ружьем идет около горбатовского озера и вдруг из-за куста ему навстречу медведь. Он не испугался. Он прицелился из своего ружья — выстрелил и видит, что у него в руках не ружье, а удочка. А медведь идет прямо на него. Он хочет бежать, но не может — ноги не слушаются, будто приросли к месту… А медведь идет и рычит. Вот он уже около него… Хватил его лапой… повалил… налег на него и душит…

Володя вскрикнул и проснулся.

«Что это? Никак пора, никак уже светает? Пожалуй, уже опоздали?»

Вся комната освещена бледным, красноватым светом. Они нарочно не спустили занавесок на окнах. И видит Володя из окна — небо красное.

Но солнце не так восходит! Что же это такое? Что-то странное!

Володя вскочил, подбежал к окну.

«Да, небо красное, а на дворе еще совсем темно — ночь. И солнце восходит с другой стороны… Это зарево… Это пожар!.. Но где же горит?»

— Месье Рибо! — крикнул Володя и стал будить француза, а потом Гришу.

Те долго не могли понять, в чем дело. Наконец стали одеваться. Володя был уже готов. Он выбежал из комнаты — в доме все тихо. Но вот издали раздаются чьи-то шаги. Он кинулся на эти шаги, они направлялись к спальне Бориса Сергеевича.

И он побежал туда же.

В это время Степан будил барина.

— Вставайте, сударь! Делать нечего, не хотел было вас тревожить, да думаю — как бы неладно что не вышло.

— Что такое? — испуганно спрашивал Борис Сергеевич.

— Горит, большущий пожар…

— Где горит? Горбатовское?

— Нет, Господь милостив. А надо так полагать — Знаменская усадьба. Я уж послал верхового на разведку.

Борис Сергеевич мигом вскочил с кровати.

— Эх, да что же ты, Степан! Давно горит?

— Да кто его знает! Сам минут с десять как заметил. Ставни-то закрыты — ну и не видно было сначала… Жарко горит! Коли усадьба — не дай Бог, время-то сухое, а дом старый-престарый. Ох, уж и говорил я — беда этот дом — чистая гнилушка!

— Так вели же ты скорей закладывать коляску да бочки, чтобы мигом…

— Все уже распоряжено, батюшка, извольте вот одеваться.

Борис Сергеевич мигом был готов. В это время вбежал Володя.

— Где пожар? — тревожно спрашивал он. Ему не ответили.

— Дедушка, я с вами!

— Зачем, оставайся, — выговорил Борис Сергеевич, спешно выходя из спальни. — Степан, удержи его!

Но Володю удержать было трудно. Он выскочил вслед за дедушкой, пробрался на крыльцо. А там уже столпился народ. Он прислушался.

«Знаменское».

«Боже мой, горит Знаменское!»

В это время к крыльцу была подана коляска.

— Дедушка, я с вами! Слышите, ведь это у нас горит! У нас!..

Степан схватил его за руку.

— Да куда ты, Володечка, голубчик, останься, ну чего поможешь… Может быть, и не Знаменское. Дедушка съездит, увидит — вернется…

Борис Сергеевич уже садился в коляску.

— Пошел скорее! — крикнул он кучеру.

Володя рванулся из рук Степана и в одно мгновение был в коляске возле дедушки.

Коляска помчалась. И только теперь заметил Борис Сергеевич, что Володя рядом с ним.

— Стой! — закричал он кучеру. — Слезай, Володя, слышишь, я тебе приказываю!

— Дедушка, дорогой, милый! — молил Володя сквозь слезы. — Возьмите меня, ради Бога, я не могу, не могу здесь остаться!.. Все равно… я пешком… я побегу за коляской… я не могу…

— Ну, Господь с тобой, едем!

Он понял Володю и сообразил, что действительно самое лучшее ему теперь не перечить.

Коляска мчалась. В лицо им неслась душистая ночная прохлада. Зарево все краснело. Когда они выехали из леса, им представилось ужасное зрелище — весь Знаменский дом был в пламени. Огромные головни так и летели во все стороны. Володя весь дрожал и то и дело кричал кучеру:

— Пошел… пошел… Господи, что же мы так тихо едем!

Но коляска продолжала мчаться во весь дух. Вот уже слышен гул голосов, уже можно различить движение вокруг пожарища. Навстречу мчится верховой.

— Поворачивай за коляской! — кричит Борис Сергеевич. — Ну, что там? — тревожно спрашивает он.

— Жарко горит — ничего не поделаешь…

— Да живы ли все?

— Кажись, живы, слава Богу, ничего такого не слышно…

И у Бориса Сергеевича и у Володи немного отлегло от сердца.

«Живы! Нет, он сказал: кажись, живы… а вдруг? Господи, когда же они, наконец, приедут?..»

Доехали. Они выскочили из коляски, и старик и мальчик, побежали рядом…

Но куда бежать? Где все?

Народ галдел, бегала прислуга с обезумевшими от ужаса лицами. И ни от кого нельзя было добиться, где господа. Борис Сергеевич, а за ним Володя стали бегать вокруг дома. Раздавался оглушительный треск, валились балки, целыми снопами сыпались искры…

— Папа! Вот он, вот!

Борис Сергеевич остановился и увидал Сергея, который что-то кричал, распоряжался. Они пробрались к нему.

— Папочка! Папа! — кричал Володя.

— Ты как здесь? Зачем? Ах, дядя, это вы? Вот несчастье-то, и ничего не сделаешь… Хоть бы отстоять только амбары… Весь дом пропал!..

— Сейчас будут мои бочки и люди, — сказал Борис Сергеевич. — Да где же все?

— Ах, там, там в саду, в павильоне! Ради Бога, сведите его туда… — он указал на Володю. — Там maman, не знаю, что с нею… Началось у ней в спальне… Мы чуть не задохнулись…

— А где же Николай? — спросил Борис Сергеевич.

— Он, верно, там, с той стороны…

Борис Сергеевич убедился, что делать ему здесь нечего. Он взял за руку Володю и поспешил в сад, к павильону.

В это время заря уже занялась, с каждой минутой становилось светлее и светлее. Они побежали по знакомым дорожкам… И вот они у большого павильона. Они заметили множество наваленных узлов, заметили нескольких ревущих благим матом горничных. Они вбежали в павильон.

Большая круглая зала, где в прежние времена давались иногда летом балы, была в страшном беспорядке. Тут собралось все семейство. На диване лежала Катерина Михайловна и стонала. Рядом с нею сидела Наташа. Потом Мари, дети, обе гувернантки. Дети плакали. Все, очевидно, совсем потеряли голову. Одна только Наташа более всех сохранила присутствие духа.

Она объяснила Борису Сергеевичу, что Катерина Михайловна почти чудом спаслась от верной смерти, так как проснись она минутой позже — и все было бы кончено.

— Да как же, как же загорелось? — спрашивал Борис Сергеевич.

Катерина Михайловна открыла глаза.

— Ах, это ты, Борис… вот… вот… — Она хотела сказать что-то, но истерически зарыдала.