Всеволод Соловьев - Последние Горбатовы

И он, вне себя от негодования, убежал…

Три дня он дулся и не показывался у Кашиных; но затем явился как ни в чем не бывало.

Когда с ним заговаривали о мисс Токс, он делал вид, что не слышит, и быстро начинал о чем-нибудь совсем постороннем.

Но так как княжна настаивала и его стыдила, он на коленях попросил у нее прощения, и они помирились. Он опять стал ее считать своей невестой и на этот раз с таким упорством, какого в нем прежде не замечалось в подобных случаях. Княжна решительно была в его вкусе. Глядя на нее или о ней думая, он, хотя и совсем бессознательно, испытывал нечто особенное, о чем до сих пор не имел понятия…

Вернувшись в Петербург, княжна рассказала отцу, между прочим, и об их забавах с Кокушкой.

Князь вдруг задумался и привел ее в необычайное изумление, спокойно и серьезно выговорив:

— А ведь это идея! Отчего бы тебе и в самом деле не женить на себе этого претендента?!

— Как, выйти замуж за Кокушку Горбатова, за идиота?! Папа, вы, конечно, шутите?!

— Нисколько не шучу! Какой же он идиот?

— Идиот самый настоящий!

— Совсем нет — никто его не признал идиотом. Он совершеннолетний, имеет все права, у него вон даже и чин есть.

Это была правда. Кокушка считался на службе в канцелярии начальника одной из тех губерний, где у Горбатовых были большие поместья. Его обязанности по письмоводству исполнял и получал его жалованье какой-то услужливый писарек. А Кокушка, зачисленный на службу после дружеского разговора между губернатором и Клавдией Николаевной, уже несколько лет тому назад, теперь, к своим двадцати трем годам, получил за отличие три чина. Он надеялся вскорости быть произведенным в титулярные советники и уже заранее заказал себе визитные карточки, на которых значилось:

«Николай Сергеевич Горбатов, т-ный советник».

Кокушка рассчитывал, что при таком сокращении он может сойти и за «тайного» советника.

Эта служба Кокушки была семейным делом и как есть никому не казалась странной, а тем менее противозаконной и предосудительной…

— Я не знаю, как он там считается, — сказала княжна, — может быть, он и может жениться, только неужели найдется ему какая-нибудь невеста!

— Отчего же нет?!

Князь совсем оживился, и рачьи глаза его так и метали искры.

— Отчего же нет, самый завидный жених! Прекрасное имя, большое богатство и при этом с таким мужем полная свобода, он стеснять не станет. Удивляюсь, как еще до сих пор в Москве не нашлось умницы, которая бы им завладела.

Княжна засмеялась.

— Да ты не смейся, матушка, не смейся, ничего тут нет смешного, я вовсе не шучу, пойми, совсем не шучу, и советую тебе, когда он приедет в Петербург, и если до тех пор его не окрутят, серьезно об этом подумать — лучшей партии ты не найдешь… И в нашем положении твой Кокушка был бы спасением и тебе, и мне, и всем нам.

— Папа!

Голос княжны вдруг дрогнул, она с испугом взглянула на отца.

Она поняла, что он не шутит.

Князь действительно не шутил. Кокушка был для него новым вдохновением, таким, какого уже давно не являлось. Не откладывая в долгий ящик, он навел все нужные справки и окончательно убедился, что Николай Сергеевич Горбатов, «т-ный» советник, вполне правоспособный человек, по закону пользующийся самостоятельностью, владеющий всем своим состоянием и имеющий право им распоряжаться. Пока официальным путем, при помощи медицинской экспертизы и так далее его не признали невменяемым, страдающим умственным расстройством, он может сделать предложение, жениться и получить в свои руки все свое наследство после деда.

Князь даже съездил в Москву, где и узнал наверное, что во всех документах, относящихся к наследству после Бориса Сергеевича Горбатова, Кокушка расписывался вместе с другими сонаследниками. Узнал он также, что по случаю смерти Клавдии Николаевны все молодые Горбатовы переезжают в Петербург.

«Это все само так в руки и идет! — решил князь. — Дурак я буду, если упущу такое дело. А Елену уломаю, да и не дура же она — поймет!»

Он вернулся в Петербург с твердой решимостью получить Кокушку и его состояние, и только об этом теперь и думал.

По приезде в Петербург Кокушка чувствовал себя на седьмом небе. Правда, брат Владимир то и дело охлаждал его восторги и решительно противился осуществлению некоторых его планов.

А между тем планы были самые блестящие. Прежде всего Кокушка желал иметь маленькие сани с пристяжкой на отлете. Затем он решил было постоянно ходить не иначе, как в мундире того ведомства, откуда ожидал чина «т-ного» советника, в треуголке, шинели и с орденом Святой Нины, недавно им купленным.

В таком костюме он решил как можно чаще попадать на глаза государю, хотя бы пришлось для этого полдня торчать перед Зимним дворцом, а другие полдня в Летнем саду.

По счастью, об этих своих главнейших намерениях он сразу же проболтался Владимиру, и тот объяснил ему, что все это невозможно.

Кокушка дошел до остервенения и стал визжать, как будто его резали.

— Ка-ка-как невозможно!.. Отчего невозможно, что тут дурного… как ты можешь мне жапрещать?

— Я тебе ничего не запрещаю, но если ты вздумаешь все это проделать, то прежде всего попадешь в полицию, а раз ты попал в полицию, тогда конечно — пошлют тебя не в посольство, не в дипломаты, а вон из Петербурга, и даже не в Москву, а в деревню… неужели ты этого не понимаешь?

Кокушка не понимал, но брат говорил таким серьезным и убедительным тоном, что он не на шутку струсил, даже побледнел и растерянно стал ворочать глазами.

— Да жа-жа что же?! — прошептал он.

— А за то, что с пристяжкой ездит только обер-полицмейстер по Петербургу да брандмайор в случае пожара… Если же ты вздумаешь следить за государем, то тебя сочтут уж непременно нигилистом.

Кокушка даже вздрогнул.

— Нигилиштом?!

— Ну да, само собою.

— Ну, а му-му-ндир, что же тут дурного? Ражве и это недожволено?

— Не то что недозволено, а крайне неприлично! Когда ж ты видел, чтобы штатский, кроме особенных случаев, носил мундир да еще форменное пальто и треуголку? Ты знаешь, что у меня есть тоже мундир, а видел ты меня когда-нибудь в нем? Я надеваю его раза три-четыре в год. Ходить в мундире не принято и неприлично. А тому, кто не знает приличий, тому никогда не быть представленным государю и не попасть в дипломаты. Вот видишь, что я вовсе не хочу тебе перечить, а думаю о твоей будущности.

Кокушка уныло опустил голову и печально задумался. Он понял, что брат прав и что приходится расставаться с лучшими мечтами.

— Ну, а Нина? — воскликнул он. — И это неприлично?!

Владимир сразу даже и не понял.

— Какая Нина? — изумленно спросил он.

— Орден Нины, ражве и его я не мо-мо-гу ношить?