Бернард Корнуэлл - Песнь небесного меча

— Никто, — солгал я.

— Если только человек не уверится, что на его стороне судьба, — почти небрежно сказал Пирлиг. Потом посмотрел на меня. — Ты встречался с мертвецом? — невинно спросил он.

Я так удивился вопросу, что не смог ответить. Я просто молча глядел на его круглое избитое лицо.

— Бьорн, вот как его зовут, — сказал валлиец, сунув в рот еще один кусок сыра.

— Мертвец не лжет! — выпалил я.

— Лгут живые. Клянусь Богом, еще как лгут! Даже я лгу, господин Утред.

Пирлиг озорно ухмыльнулся.

— Я послал своей жене весточку, в которой говорится, что ей очень не понравилось бы в Восточной Англии!

Он засмеялся. Альфред попросил Пирлига отправиться в Восточную Англию, потому что валлиец был священником и говорил по-датски. Его задачей было наставлять Гутрума в христианстве.

— Но на самом деле ей бы там понравилось, — продолжал Пирлиг. — Там теплее, чем дома, и нет холмов, стоящих упоминания. Восточная Англия плоская, влажная — и без высоких холмов! А моя жена их никогда не любила. Наверное, потому я и обрел Бога. Я привык жить на вершинах холмов только для того, чтобы держаться подальше от жены, а на вершине холма ты ближе к Богу. Бьорн не мертв.

Последние три слова он проговорил с внезапной жестокостью, и я ответил так же резко и грубо:

— Я сам его видел.

— Ты видел человека, вышедшего из могилы, вот что ты видел.

— Я сам видел его! — настаивал я.

— Конечно, видел. А ты никогда не задавался вопросом — что же именно ты видел? — вызывающе спросил валлиец. — Бьорна положили в могилу перед самым твоим приходом! Его засыпали землей, он дышал через тростинку.

Я вспомнил, как Бьорн сплевывал что-то, пытаясь выпрямиться. Не струну арфы, а что-то другое. Я решил, что то был комок земли, но, по правде говоря, эта штука была светлее. В то время я об этом не думал, но теперь понял: все воскрешение было трюком. И, сидя на полубаке «Лебедя», я чувствовал, как рушатся последние обломки моих грез.

Я не буду королем.

— Откуда ты все это знаешь? — горько спросил я.

— Король Этельстан — не дурак. У него есть шпионы. — Пирлиг положил ладонь на мою руку. — Мертвец выглядел очень убедительно?

— Очень, — все так же горько проговорил я.

— Он — один из людей Хэстена, и если мы когда-нибудь его поймаем, он отправится прямиком в ад. Так что же он тебе сказал?

— Что я должен стать королем Мерсии, — негромко проговорил я. — Должен стать королем саксов и датчан, врагом валлийцев, королем земли, лежащей между реками, повелителем всего, чем буду править. И я поверил ему, — печально закончил я.

— Но как ты смог бы стать королем Мерсии, если бы Альфред не сделал тебя королем? — спросил Пирлиг.

— Альфред?

— Ты ведь дал ему клятву верности, так?

Мне было стыдно говорить правду, но выхода не было.

— Так, — признался я.

— Вот почему я должен обо всем ему рассказать, — сурово проговорил Пирлиг. — Потому что когда человек нарушает клятвы — это не шутки.

— Верно, — согласился я.

— И Альфред будет вправе тебя убить, когда я обо всем ему расскажу.

Я пожал плечами.

— Лучше бы ты сдержал свою клятву, — сказал Пирлиг, — чем дал одурачить себя людям, которые выдали живого человека за труп. Судьба не на твоей стороне, господин Утред, поверь мне.

Я посмотрел на него и увидел сожаление в его глазах. Он любил меня, однако сказал, что меня одурачили, — и был прав. И мои мечты рушились.

— Какой у меня выбор? — горько спросил я. — Ты знаешь, что я отправился в Лунден, чтобы присоединиться к ним, ты должен рассказать об этом Альфреду, и тот никогда больше не будет мне доверять.

— Сомневаюсь, что он и сейчас тебе доверяет, — жизнерадостно заявил Пирлиг, — Он мудрый человек, Альфред. Но он знает тебя, Утред, знает, что ты воин, а ему нужны воины. — Помолчав, он вытащил деревянный крест, висевший у него на шее. — Поклянись на этом!

— Поклясться в чем?

— Что ты будет держать данную Альфреду клятву. Сделай это — и я ничего ему не скажу. Сделай это, и я буду отрицать случившееся и буду защищать тебя.

Я колебался.

— Если ты нарушишь данную Альфреду клятву, — продолжал Пирлиг, — ты станешь моим врагом, и я буду вынужден убить тебя.

— Думаешь, у тебя это получится? — спросил я.

Он озорно ухмыльнулся.

— Ах, я тебе нравлюсь, господин, хотя я — валлиец и священник, и тебе не захочется меня убивать. А в моем распоряжении будут три удара, прежде чем ты очнешься и поймешь, что ты в опасности, — поэтому… Да, господин, я тебя убью.

Я положил правую руку на крест.

— Клянусь, — сказал я.

И остался человеком Альфреда.

Мы добрались до Коккхэма тем же вечером, и я наблюдал, как Гизеле, которая, как и я, не очень любила христианство, начинает нравиться отец Пирлиг. Он откровенно заигрывал с ней, делал комплименты насчет ее экстравагантности и играл с нашими детьми. Тогда у нас было двое детей, и нам повезло — оба ребенка выжили, как и их мать. Утред был старшим. Мой сын. Четырехлетний курносый мальчик с волосами такого же солнечного цвета, как и у меня, с твердым маленьким личиком, с голубыми глазами и упрямым подбородком. Тогда я его любил.

Моей дочери Стиорре было два года. Ее странное имя сперва не нравилось мне, но Гизела умоляла меня назвать ее именно так, а я почти ни в чем не мог ей отказать, не говоря уж о выборе имени для дочери. Стиорра означало «звезда», и Гизела клялась, что мы с ней встретились под счастливой звездой и что наша дочь рождена под той же самой звездой.

Потом я привык к имени и полюбил его так же, как любил это дитя с темными материнскими волосами, длинным лицом и озорной улыбкой.

— Стиорра, Стиорра! — обычно говорил я и щекотал ее или позволял ей играть с моими браслетами.

Стиорра, такая красавица!

Я играл с ней и в ночь перед тем, как мы с Гизелой отправились в Винтанкестер.

Была весна, и вода в Темезе пошла на убыль, так что снова показались речные луга. Мир подернулся зеленой дымкой — прорезывались листья. Первый ягненок ковылял по полям, ярким от первоцветов, и дрозды наполняли небо журчащей песней.

В реку вернулись лососи, и наши сплетенные из ивы верши приносили хорошую добычу. На грушевых деревьях в Коккхэме набухли почки, и не меньше, чем почек, на них было снегирей, которых полагалось отпугивать маленьким мальчикам, чтобы к лету у нас были фрукты.

То было хорошее время года, время, когда мир оживал… Время, когда нас призвали в столицу Альфреда на свадьбу его дочери, Этельфлэд, с моим кузеном, Этельредом.

И той ночью я притворялся, будто мое колено — это лошадь, а Стиорра — наездница, и думал о своем обещании добыть для Этельреда свадебный подарок. Город Лунден.