Элизабет Гилберт - Происхождение всех вещей

— То есть вы трудолюбивы, но не оригинальны?

— Да! — кивнула Альма. — Именно так! Точно.

— Чепуха! — ответил он. — Я не верю. И не понимаю, зачем вы сами пытаетесь убедить себя в подобной глупости.

— Вы очень добры, мистер Пайк. Благодаря вам немолодая леди вроде меня сегодня почувствовала себя в центре внимания. Но правду моей жизни не скрыть от себя самой. Моя работа в этих полях не волнует никого, кроме коров и ворон, что смотрят на меня целыми днями.

— Никто не разбирается в талантах лучше коров и ворон, мисс Уиттакер. Поверьте мне на слово, ведь уже много лет я рисую исключительно им на забаву.

В тот вечер в «Белые акры» из центра Филадельфии приехал Джордж Хоукс, чтобы составить всем компанию за ужином. Ему предстояло впервые встретиться с Амброузом лично, и он страшно волновался — настолько, насколько вообще мог волноваться такой серьезный и немолодой человек, как Джордж Хоукс.

— Для меня большая честь познакомиться с вами, сэр, — с улыбкой проговорил Джордж. — Ваша работа доставила мне несомненное удовольствие.

Искренность Джорджа тронула Альму. Она знала о том, что не мог рассказать ее друг Амброузу, — что весь прошлый год в доме Хоуксов был полон глубоких страданий и что орхидеи Амброуза Пайка высвободили Джорджа из капкана безысходности, хоть и ненадолго.

— Искренне благодарен за ваши воодушевляющие слова, — отвечал Амброуз. — Увы, благодарность — единственная компенсация, которую я могу вам сейчас предложить, зато она исходит от чистого сердца.

Что до Генри Уиттакера, в тот вечер он пребывал в скверном настроении. Альма чувствовала это за десять шагов и всеми силами желала, чтобы отец не спускался к ужину. Она забыла предупредить Амброуза Пайка об отцовской резкости и жалела об этом. Теперь несчастного мистера Пайка безо всякой подготовки бросят на растерзание волку, а волк этот был явно голоден и недоволен. Она также пожалела, что ни ей, ни Джорджу Хоуксу не пришло в голову принести с собой хотя бы одну из иллюстраций Амброуза, чтобы показать отцу, и Генри не имел представления о том, кто такой Амброуз Пайк, зная лишь, что перед ним охотник за орхидеями и художник, а ни первая категория людей, ни вторая не была у него в большом почете.

Ввиду всего вышеперечисленного неудивительно, что поначалу ужин не задался.

— Так что это за тип, напомни. — Генри посмотрел прямо в глаза новому гостю.

— Мистер Амброуз Пайк, — отвечала Альма. — Как я тебе уже говорила, он натуралист и художник, о котором недавно услышал Джордж. Он делает самые удивительные иллюстрации орхидей, которые мне когда-либо доводилось видеть, отец.

— Вы рисуете орхидеи? — обратился Генри к Амброузу таким тоном, будто спрашивал: «Вы грабите вдов?»

— Пытаюсь, сэр.

— Все пытаются рисовать орхидеи, — отвечал Генри. — В этом нет ничего нового.

— Верно подмечено, сэр.

— Так что особенного в твоих орхидеях?

Амброуз задумался.

— Не знаю, — честно ответил он. — Не знаю, есть ли в них что-то особенное, сэр, разве что то, что я занимаюсь только этим. Вот уже почти двадцать лет это все, что я делаю.

— Абсурдная работа, скажу я тебе.

— Не согласен, мистер Уиттакер, — ничтоже сумняшеся проговорил Амброуз. — Но лишь потому, что я не стал бы называть это работой.

— Как же ты зарабатываешь на жизнь?

— И снова справедливый вопрос, — заметил Амброуз. — Но, как вы верно заметили по моей манере одеваться, сомнительно, что я вообще что-то зарабатываю.

— Это не то, чем бы я стал гордиться во всеуслышание, юноша.

— Поверьте, сэр, я не горжусь.

Генри пристально взглянул на него, заметив и поношенный коричневый вельветовый костюм, и неподстриженную бороду.

— Так что случилось? — спросил он. — Почему ты так беден? Неужто промотал состояние, как последний дурень?

— Отец… — попыталась вмешаться Альма, но Амброуз, кажется, был ничуть не смущен.

— Нет, как ни печально, — отвечал Амброуз. — В моей семье никогда не было состояния, которое можно было бы промотать.

— Так чем же тогда занимается твой отец?

— В настоящее время обитает за пределами этого мира. Но до того был священнослужителем в городе Фрамингем, штат Массачусетс.

— А что же сам тогда не стал священником?

— Моя матушка задает себе тот же вопрос, мистер Уиттакер. Боюсь, для того, чтобы стать хорошим священником, у меня слишком много сомнений и идей насчет Господа.

— Господа? — Генри нахмурился. — А какое Господь имеет отношение к тому, чтобы быть хорошим священником? Это работа, как и любая другая, молодой человек. Подстраиваешься под свои задачи и держишь свое мнение при себе. Вот как поступают хорошие священники, а если нет, им следовало бы так и сделать!

Амброуз рассмеялся:

— Вот бы кто сказал мне об этом двадцать лет назад, сэр!

— Если здоровый и неглупый юноша в этой стране не достиг процветания, этому нет оправданий. Даже сын священника должен был найти себе какое-нибудь полезное дело.

— Многие с вами бы согласились, — заверил его Амброуз, — в том числе мой покойный отец. Тем не менее я уже много лет веду жизнь, неподобающую своему статусу.

— А я, сколько себя помню, веду жизнь, превосходящую мой статус! Я приехал в Америку, будучи молодым парнем примерно твоего возраста. И деньги тут валялись прямо под ногами — по всей стране. Мне нужно было лишь подбирать их концом своей трости. Чем же ты оправдаешь свою бедность?

Амброуз взглянул Генри прямо в глаза без тени злобы:

— Видимо, у меня нет такой хорошей трости.

Альма ахнула и вперилась в тарелку. Джордж Хоукс сделал то же самое. Но Генри, кажется, ничего не слышал. Порой Альма благодарила небеса за прогрессирующую тугоухость отца. Тот уже перевел внимание на дворецкого.

— Знаешь что, Бекер, — заявил он, — если мне еще хоть раз на этой неделе придется есть баранину, я прикажу кого-нибудь пристрелить.

— На самом деле он не стреляет в людей, — шепотом заверила Альма Амброуза.

— Это я уже понял, — прошептал Амброуз, — иначе я был бы уже мертв.

Остаток ужина Джордж, Альма и Амброуз приятно беседовали — в основном друг с другом, — а Генри ворчал, кашлял и жаловался на то или другое блюдо, а пару раз даже задремал, уронив подбородок на грудь. Ему, как-никак, было уже восемьдесят восемь лет. К счастью, Амброуза ничто из этого, кажется, не волновало, а поскольку Джордж Хоукс уже привык к такому поведению, даже Альме в конце концов удалось немного расслабиться.

— Прошу простить моего отца, — тихим голосом обратилась Альма к Амброузу, когда Генри в очередной раз заснул. — Джорджу хорошо известны его настроения, но эти взрывы могут испугать тех, кто никогда не имел дела с Генри Уиттакером.