Станислав Росовецкий - Самозванец. Кровавая месть

Мертвец все так же медленно подковылял к колодцу, нагнулся над ним и долго стоял неподвижно. Сопун поерзал на коленях, развернулся в сторону отца и снова застыл со склоненной головой. Змей закручинился: ему очень хотелось помочь этим, из-за бедняжки Проворы не вовсе ему чужим, мужикам, живому и мертвому. Да вот беда: только и умел он, что утешать одиноких баб, вдов да девок, потерявших жениха. Поэтому молчал красавец, порою тяжко вздыхая от полноты сердечной.

Наконец, Серьга, не отрывая взор от колодца, прогудел, как бы квакая посреди речи:

— А почему детишки. не разбежались? Кто-нибудь из твоих. или Тренкиных. Глядишь, и схоронился бы кто из малых в чаще. Хотя бы и Ксанька. всегда живая, сметливая такая. И как ты, Сопун, живой оказался. коли все там полегли?

— И я там, батя, лежал с немецкой пулею в груди. Вот этот добрый чело. добрый Змей вытащил меня и лечил, когда ты пришел. А детишек как раз матери спать укладывали, когда эти нелюди приехали на Серьгин хутор. Мы ж его в твою честь, батя, назвали. Схватили иноземцы нас с Тренкой и давай спрашивать, признаем ли мы царевича Митрия за подлинного царя?

— Это какого же царевича? Не того ли, что про него слухи ходили? Неужто и вправду объявился?

— А как же, батя, объявился Митрий-царевич на нашу голову. Спрашивают нас, признаем ли его, так я догадался промолчать, а Тренка, любимчик твой, губошлеп великовозрастный, возьми да и ляпни, что на Руси вроде царствует православный царь и великий князь Борис Феодорович. Тут-то они на нас, яко звери, и набросились. Я теперь думаю, что, признай мы царевича, они с нами так же точно поступили бы.

— Ты верно рассудил, сынок. Теперь послушай меня, — мертвец повернулся к сыну, спиной опираясь на сруб колодца. Лицо его стало теперь ужасно. Настолько ужасно, что Змей невольно отвел глаза. — Будем мстить. Нехорошо оставлять такое без кары. Я бы зубами их порвал, да только мало у меня зубов осталось. Придется руками на части раздирать, руки мои силушку еще не потеряли. А пулю прибереги, сынок: мы ею тем, кто тебя расстреливал, глаза продавим поближе к затылку.

— А у меня, батя, остались и зубы! — оскалился своими желтыми Сопун. И вдруг погрустнел. — Сперва добраться до них надо. Мы безлошадны, а они конные, уйдут далеко. Уже сейчас уехали они добре вперед, батя.

— Ничего, из этого леса супостаты смогут уйти одной только дорогой. Я уже придумал, как их задержать. А ты, боярин. Да нет, догадался я. Ты же тот Огненный Змей, что к бабам летает? Это ведь тебя, Змей, я видел над лесом получасом раньше? Надежен я, что поможешь нам. Али нет?

Змей зарделся, переступил с ноги на ногу. Сопун покосился на его сапоги — красные сафьяновые, с золотыми узорами, на высоких каблуках. Продать такие в Путивле — хватит на трех коней, да не на лошадей рабочих, а на боевых коней с седлами, еще и на телегу с конем-работягой. Да только кто в ней может быть уверен, в бесовской работе: вдруг только стянет Змей удивительные эти сапоги с ног, как рассыплются они в пыль?

— Я бы рад помочь, дядя Серьга, — развел руками Змей. — Вот только надобно мне к вечеру навестить одну смугляночку в Бояро-Лежачах, по ту сторону Черного леса. Да ладно, подождет. Иное худо: не умею я с оружием обращаться, да и нет его у меня, как видите. Эта сабелька на боку, она и не настоящая вовсе.

— Да имеется у Тебя оружие, Змей, — криво усмехнулся Сопун. — Вот только, как разумею я, против баб оно.

Покраснел Змей, закусил губу и уже начал было растворяться в облаке искр, когда мертвец неуклюже поклонился ему:

— Прошу тебя, господин Змей, не обижайся на моего сына-дурака. Ты, легкий и скорый летун, очень нам помог бы, если бы хоть до вечера с нами остался. Вот, к примеру, хотел я тебя спросить: ты с нашим домовым, с Домашним дедушкой, не знаком ли случайно?

— Совершенно случайно знаком, почтеннейший Серьга, — ответил Змей, сразу раздумавший улетать. — И вот что мне сейчас в голову пришло: странно, что Старый дедушка не выполз из своей норы, как услышал твой голос, дядя Серьга. Ведь от неживого не нужно ему таиться, а любопытен чрезмерно. Прячется же он обычно.

— Да знаем мы, где его логово, Змей! — вскинулся тут Сопун и тотчас же, болезненно сморщившись, покосился на левое плечо. — Уж не сгорел ли Дедушка давеча вместе с избою?

Змей ласково надавил ему на правое плечо, заставив снова сесть. Предложил сам привести Старого дедушку, коли жив еще тот: сварлив и зол старик и, если пострадал на пожаре, может сгоряча накинуться и на неповинных людей.

Танцующей своею походкой направился Змей к печи большей из изб: закопченная, она торчала на пожарище как горькое напоминание о кипевшей еще вчера вокруг нее людской жизни. Сопун попытался было заикнуться, что сейчас им не в пример полезнее было бы ударить челом лешему, однако отец оборвал его:

— Сам ведаю, сынок. Всему свое время.

Тут возвратился Змей, принес на плече Домашнего дедушку — и в самом жалком виде, что и обнаружилось, когда положил ношу на вытоптанную траву. Был он раньше домовой как домовой, а стал теперь маленьким нагим старичком, с голой, вроде бы как лысой, головою, только черные точки на месте выгоревших волос и остались, точно так же и на лице у него, и, видать, на теле все волосы истлели в огне. Дышал хоть, слава богам, а если точнее, то натужно, не в лад, хрипел.

— Угорел, бедный, в своей печи, наглотался дыму. Ничего, на лесном воздухе оклемается, — пояснил Змей, заботливо отряхивая свой кафтан.

Живой мертвец пошевелил остатками своих кустистых бровей, трудно повернул голову к сыну. Прогудел:

— Делать нечего. мало сейчас от Старого дедушки толку. Пойдем мы пока что. Лесного хозяина вызывать. Давай поднимайся, сынок. только осторожно.

Выяснилось, что хоть и нетвердо, но стоит Сопун на ногах. Огляделся колдун, промолвил раздумчиво:

— Допустим, я до березовой рощи доковыляю как-нибудь. А чем будем березки рубить? Выходит, батя, нам так и так к моей охотничьей избушке брести. Ведь без своей волшебной лечебной мази я и загнуться могу. Ой, прости, батя.

— Пустое. На что тут мне обижаться? Но главное для нас сейчас — с лешим договориться, потому как только ему под силу не выпустить ворогов из леса. Подождет твоя избушка. А березки я и руками с корнями вырву.

— А я тебе, Сопун, помогу дойти до рощицы. Это где она тут? На восход солнца, что и дорога на Путивль? Цепляйся, друг, — подставил Сопуну свое плечо Змей.

И они пустились в путь той же дорогой, что и несколькими часами ранее иноземные воинские люди. Перед скорбным колодцем на маленькой площади, которой явно светило обратное превращение в лесную поляну, остался лежать только голый домовой. Жалкий и маленький, он скорчился, будто младенец в животе у матери. Хрипы его вдруг утихли, и Старый дедушка ритмично засопел — совсем как немолодой мужчина, спокойно заснувший в собственной постели.