Станислав Блейк - Кровавые сны

— Veritates requirit Dominus et retibuit abundanter facientibus superbiam, [56] Господь хранит верных и поступающим надменно воздает с избытком ( лат .) Псалом 30. — слезы покатились из глаз Феликса при этих словах. Он почти победил, и Господь воздавал ему с избытком. — Viriliter agite et confortetur cor vestrum omnes qui speratis in Domino! [57] Мужайтесь, и да укрепится сердце ваше, все надеющиеся на Господа! ( лат .) Псалом 30. На этот раз Феликсу едва удалось выскочить из тупика под крышей — помогло то, что призрак действовал уже вяло, преодолевая слабость и медлительность, готовый вот-вот развоплотиться.

Изможденный Феликс из последних сил свалился на одеяла, закутался и уже сквозь сон услышал, как в обеденный зал входит Габри, громко читающий по очереди все молитвы «розария».

Расположенный у самых рубежей Франции, Камбрэ в своей древней, начатой еще римлянами, истории был попеременно собственностью Лотарингского дома, английских королей, французских монархов и бургундских герцогов. Император Карл V стал последним завоевателем, отобравшим город у Франции. Отец Филиппа II приказал выстроить укрепленную цитадель на месте церкви Гроба Господня, весьма нетипичный поступок для благочестивого государя, защитника католической веры. Вероятно, французская угроза представлялась рациональному фламандцу Карлу опаснее ущерба, наносимого душам паствы архиепископа Камбрэ.

Кунц Гакке слез со спины мула, одолженного ему для путешествия епископом Брюгге. Лошадей, на которых инквизиторы приехали из Антверпена, Эрика Флипкенс давно вернула хозяину в город на Шельде. У ворот резиденции Луи де Берлемона стояли вооруженные охранники в архиепископских цветах, статные воины с алебардами в руках проводили внимательными взглядами одинокого доминиканца. Раненый Отто был оставлен лечиться в Брюгге, а ухаживать за ним Кунц поручил палачу. Карл обучался в свое время не только наносить увечья и причинять боль — залечивал раны он ничуть не менее умело. В конце концов, вредить человеческому телу намного легче, нежели возвращать ему здоровье. Палач трибунала инквизиции обязан делать то и другое так, чтобы обвиняемые доживали до публичной казни.

Молодой секретарь проводил инквизитора в преддверие рабочего кабинета Луи де Берлемона и оставил дожидаться приглашения, взявшись скрипеть пером над какими-то бумагами, лежавшими на столе у самого застекленного окна. Прошел час ожидания, потом второй. Кунц, отвыкший от небрежения со стороны высоких иерархов церкви, чувствовал, что его унижают намеренно. К тому же он сильно проголодался, даже не остановившись в дороге у какой-нибудь харчевни, чтобы поесть. Оказалось, что прелата вообще все это время не было в кабинете — он вошел, высокий, пышущий здоровьем и силой, в сопровождении каноника церкви Антверпенской Богоматери, лица обоих клириков излучали скорбь и мысли о вечном. Гакке, не умевший притворяться, заскрипел зубами, припадая к перстню на холеной руке прелата.

— От нас ушел епископ антверпенский, — сказал Луи де Берлемон, — Франциск Зонниус оставил сей мир.

— Когда? — опешил инквизитор. — Я покинул Антверпен всего две недели назад, и…

— Семь десятков лет было этому великому благочестивому мужу, с которого все мы должны брать пример, — сказал прелат, воздев горе светло-карие очи. — Он умер без мучений, во сне.

— Когда отпевание и похороны, ваше преосвященство?

— Пускай это не волнует тебя, Кунц, — взгляд, обращенный Берлемоном на Кунца Гакке, не выражал никаких теплых чувств. — Я не намерен терпеть твое общество, направляясь в Антверпен.

— Прошу прощения у вашего преосвященства, — Кунц склонился в поклоне. — Потеря моего компаньона, с которым я проработал вместе двадцать лет, была слишком тяжелым ударом.

— Его нет уже два года, Кунц, целых два года! — прикрикнул Луи де Берлемон. — Мы же не малые дети, чтобы так долго предаваться скорби!

— Дело в том, что именно два года назад, возвращаясь из Кастилии, мы с палачом и новым фамильяром моего трибунала попали в плен к англичанам. Около полутора лет заняли у нас освобождение и последующее бегство с островов. Так что я узнал о гибели отца Бертрама только полгода назад…

— Только полгода! — с деланным сожалением произнес архиепископ. — Целых полгода, в течение которых вы не удосужились уведомить меня о том, что вы живы и обретаетесь в Нижних Землях! Возмутительное пренебрежение!

— Возможно, мнение епископа Брюгге способно несколько смягчить ваше справедливое негодование, — сказал Кунц, протягивая прелату конверт с письмом от его коллеги.

— Ремигиус! — поджав губы, протянул вельможный клирик, и в одном этом слове Кунц уловил все отношение де Берлемона к человеку, уступающему по родовитости и близости к властям Семнадцати провинций. Точно так же архиепископ Камбрэ относился к нему самому, или к тому же покойному Франциску Зонниусу. Для Луи де Берлемона ровней были только такие же аристократы, кардиналы, короли, да римский папа.

Они прошли в кабинет, где сам архиепископ и антверпенский каноник заняли кресла по разные стороны от стола, а Кунц был вынужден стоять, как провинившийся школяр, со склоненной головой. То, что голова была лысой, только усугубляло унизительность ситуации, в которую, чего уж там, Кунц Гакке сам себя загнал.

— Читал письмо? — вопросил де Берлемон, бросив конверт на стол.

— Нет, ваше преосвященство, — ответил Кунц, — хотя епископ Брюгге и обсуждал со мной за обедом его содержание.

Намек подействовал совсем не так, как ожидал голодный инквизитор. Слишком уж долго он избегал общества людей, для которых все, кто ниже их по положению, не воспринимаются достойными внимания и сочувствия.

— Слуги Господа не должны ставить плотские желания впереди потребностей духа, — произнес Луи де Берлемон. — Кунц Гакке, я отправляю тебя на полугодичное покаяние в монастырь Хет Панд в Генте. Надеюсь, общество других доминиканских братьев напомнит тебе о порядках и дисциплине в ордене и святой церкви в целом. Жди внизу, пока секретарь передаст тебе письмо от меня для тамошнего настоятеля.

Кунцу ничего не оставалось, как склониться в поклоне, целуя рубиновый перстень на белой руке прелата.

— Ваше преосвященство, — слуга в епископской ливрее отворил дверь кабинета и сообщил: — Ее величество передает, что непременно будет на обеде в летнем павильоне.

— Ступай уже с Богом, сын мой, — поморщился Луи де Берлемон. — Ты у меня далеко не первый в очередности дел.

Унижение от того, что им помыкают, голод и любопытство буквально разрывали Кунца на части: кто была загадочная королева, которая обедала с Берлемоном? Вероятно ли, чтобы самые известные в Европе жены французского или испанского королей вдруг оказались в Камбрэ? Нет, невозможно. Даже одна из них не покинет столичный двор без того, чтобы это стало известно всему миру. Английской королеве также нечего делать в гостях у католического прелата, да и со времени службы на островах Кунц помнил, что Елизавета I никогда не покидала Британию. Кто остается? Возможно, королева-мать, знаменитая отравительница Екатерина Медичи пробралась сюда, чтобы интриговать для своего сына, Генриха III французского?