Станислав Блейк - Кровавые сны

— Заверяю вас, благородные синьоры, что Святому Официуму понятна политика, направленная на доверие налогоплательщиков, — говорил Кунц Гакке. — Времена, когда подвалы замка Стэн использовались не всегда правомерно и с чрезмерной жестокостью, давно миновали. Теперь там не содержатся безобидные еретики, а лишь хулители Святой церкви, колдуны, оборотни, ведьмы, звездочеты и отступники.

Бертрам Рош, мучимый головной болью после обильных возлияний накануне, открыл пересохший рот, чтобы добавить несколько слов, но щеголеватый де Варгас в атласной конической шляпе с петушиным пером заговорил вновь:

— Чудесно, что вы упомянули об этом, святой отец, — не без сарказма произнес испанец, — поскольку в петиции, поданной уважаемыми горожанами, идет речь о некоей госпоже ван Бролин, вдове известного всей Зеландии капитана, которую вы беззаконно держите под стражей уже второй месяц. Эту женщину даже каноник церкви Пресвятой девы характеризует как благочестивую христианку, верную католическому обряду.

— Вы ошибаетесь, синьор, — прервал де Варгаса инквизитор, — ибо сия вдова даже не человек.

— Пресвятая дева Мария! — воздел очи горе Херонимо де Рода, сорокалетний уроженец Вальядолида, одетый в черное, с накрахмаленным брыжжевым воротником вокруг шеи, как было в обычае у знатных кастильцев. — Кто же она?

— Это зверь в человеческом облике! — едва не выкрикнул инквизитор, уязвленный скептическим тоном де Роды. — Она оборотень!

— Диво господне! — светский тон де Роды противоречил убежденности Кунца и высмеивал ее. — Если в подвале замка Стэн содержится столь редкая тварь, как оборотень, вашим долгом, святой отец, будет явить сию тварь народу. Это враз положит конец пересудам о том, что святая инквизиция преследует лишь невинных. Нелюдь, привязанная к столбу и обложенная хворостом, враз подымет уважение и доверие фламандцев не только к Святому Официуму, но и к нашему Совету, к Луису де Рекесенсу и к самому его католическому величеству Филиппу Второму.

— Несомненно, это так, синьоры, — сказал Кунц Гакке. — Ранее мы с вами, дон Хуан, уже неоднократно обсуждали, что наши успехи воспринимаются всеми как победы короля и матери нашей Римской церкви.

— Когда ожидать аутодафе с участием оборотня? — напрямую спросил де Варгас.

— Едва лишь мы получим нужные показания, — начал Кунц, но испанцы не позволили ему закончить фразу.

— Вы хотите сказать, что несколько недель допрашиваете уважаемую в городе женщину, добрую католичку, никогда не совершившую никакого греха в глазах церкви, и до сих пор единственным имеющимся доказательством ее нечистой природы служат ваши же собственные измышления? — слова де Варгаса били, как пощечины.

— Нам следует положить конец этому возмутительному злоупотреблению, — поддержал земляка де Рода. — Извольте до Великого Поста освободить госпожу ван Бролин из-под ареста и передать занимаемые вами помещения замка Стэн магистрату Антверпена.

— У вас нет права вмешиваться в действия Святого Официума! — заявил инквизитор, чье лицо покраснело от гнева.

— Мы немедленно известим святейшего архиепископа Толедского о превышении вами полномочий, — наконец, компаньон тоже вставил свое слово.

— Позвольте заметить, что мы представляем Совет при статхаудере Нижних Земель, и не подчиняемся Верховному Инквизитору Гаспару де Кироге. — Светский тон де Варгаса звучал безупречно и разил, как испанская дага. — Это означает, что мы уполномочены ставить пределы власти святых отцов, исходя из указаний короля и его наместника. А дон Луис де Рекесенс, в отличие от своего предшественника, думает не о том, чтобы лить кровь своих подданных, а о том, чтобы собирать с них налоги.

— Кто бы мог подумать, что вы скажете это, дон Хуан, — Гакке скривил тонкий рот. — Я-то помню вас совсем другим.

— Полноте, святой отец, — примирительно сказал дон Херонимо, — наша репутация говорит сама за себя: ни один из членов Совета по делам мятежей, за исключением, разве что, прокурора Гессельса, не пользуется у фламандцев такой печальной славой, как мы с синьором де Варгасом. Но текущая политика имеет приоритет — было бы глупо продолжать карать и казнить, когда сам король призывает устами дона Луиса Нижние Земли к миру. Вдобавок, до Великого поста остается еще неделя. Если за это время вы сумеете добиться сознания этой женщины и покажете оборотня народу — Совет пересмотрит свое отношение к вашей деятельности.

— Но если вы ошиблись, и никакого оборотня нет, — добавил дон Хуан, — то и сам Гаспар де Кирога не воспрепятствует вашему позорному изгнанию из Антверпена.

— Мы поняли вашу мысль, синьоры, — кивнул Кунц Гакке, стиснув губы в узкую, едва заметную трещину над тяжелым подбородком. — У нас есть неделя.

Столица епископского княжества открылась пастухам во всей прелести погожего весеннего дня. Льеж оказался меньше Антверпена раза в три, но по количеству колоколен, видных из-за городской стены, он, пожалуй, не уступал торговой столице мира. Оставив Клода вместе со стадом в четверти лье от городских ворот, Феликс в послушнической рясе беспрепятственно проник в город. Первым делом, он добрался до Мааса и нашел подмостки, на которых стирали городские прачки. Попросив одну из них хорошенько вычистить одежду, обязательно со щелоком, Феликс оставил ей задаток и пообещал прийти через час. После этого он направился к городской бойне и попытался сговориться о цене за баранину, однако мясники настороженно глядели на цистерцианскую рясу послушника, и никто из них не загорелся желанием бежать за овцами. Льеж производил впечатление города, в котором цены на продукты питания были низкими, а люди жили благополучнее, чем в других провинциях Габсбургских Нижних Земель. Пользуясь дешевизной, Феликс проглотил целую жареную плотву, отдав за нее всего медяк, потом купил копченый окорок, хлеба и вина, подоспел к реке, чтобы забрать выстиранное платье вервольфа, рассчитался с прачкой и, нагруженный мокрой одеждой и снедью, отправился туда, где его поджидал успевший вздремнуть Клод.

Они распечатали кувшин вина и закусили, причем Феликс только пригубливал, заботясь о том, чтобы монаху досталась почти вся выпивка. Солнышко взобралось в зенит, согревая город и окрестности почти как летом, и Клод уснул, разморенный, во второй раз. Феликс, развешал по кустам и веткам влажную одежду вервольфа и, занимаясь этим, увидел на дороге, ведущей к городу, повозку старьевщика, которой управлял немолодой еврей.