Станислав Блейк - Кровавые сны

Послышались шаги по сырой лестнице, и в подвал спустился фамильяр Отто с хлебом и окороком в холщовом мешке, с небольшим бурдюком пива и усталым выражением на хмуром лице. Отто обошел труп и сгрузил свою поклажу на деревянные козлы, составлявшие единственную мебель подвала, если не считать принесенного инквизитором смоляного факела, вставленного в специальную скобу на стене.

— Если бы вернуть наши старые инструменты, — в который раз посетовал палач, поднимаясь с колен, — случаи преждевременных смертей стали бы намного реже.

— Он уже ничего не скажет, — сказал Кунц фамильяру, разворачивая мешок и доставая снедь. — Подкрепляйся и рассказывай.

— Умер под пыткой? — спросил Отто, кивая в сторону покойника.

— Это и пыткой нельзя было назвать, — прокаркал Кунц. — Но тринадцатый номер в списке теперь можно вычеркнуть. Помнишь, их было семнадцать, когда ты уезжал. Осталось всего семь, если не считать твоего подопечного.

— Не знаю, следует его считать, или нет, — Отто взял отрезанный Кунцем ломоть мяса, положил его на хлеб и широко раскрыл рот, вонзаясь крупными зубами в еду.

Некоторое время он жевал, потом увидел, что инквизитор пристально смотрит на него, не приступая к трапезе.

— Весь день ехал, спешил, — проговорил Отто с набитым ртом. — Простите, святой отец.

Кунц по-прежнему, не мигая, смотрел на фамильяра.

— Докладывать особенно нечего, — Отто проглотил огромный кус, запил его пивом, вытер манжетой губы. — Феликса ван Бролина уже несколько лет не видели во Флиссингене. В доме этой семьи проживает юная воспитанница покойной Амброзии ван Бролин вместе с пожилой сестрой капитана ван Бролина, Мартой, вдовой испанского лейтенанта Эспинозы.

— Никогда не знал, что эта женщина — вдова испанца, — сказал Кунц Гакке, потирая подбородок.

— Я сам с трудом раздобыл эти сведения, — сказал Отто. — В их семье не принято говорить об этом. Насколько я понял, молодая Марта ван Бролин сбежала с нищим кастильским сержантом, вопреки воле старшего брата, не желавшего отдавать сестру за Эспинозу. Она же ездила с королевской армией, в числе прочих солдатских и офицерских жен, пока Эспиноза не сложил голову при Сен-Кантене. Великая победа нашего короля и герцога Савойского обернулась разбитым сердцем Марты дель Эспиноза.

— Как и все великие победы, — кивнул Кунц, наконец, приступая к еде.

— Брат все же сжалился над одинокой вдовой, говорят, Амброзия, его молодая жена, уговорила сурового капитана, и он разрешил сестре вернуться под семейный кров. Последние годы она помогала невестке в кофейне на улице Мэйр, пока не произошли известные события.

— Никогда не поверю, что Феликса ван Бролина нет в живых, — покачал головой Кунц.

— Святой отец, — произнес Отто, — как иначе можно объяснить, что за два года наследник так и не объявился в отчем доме?

— Возможно, он вышел в море на одном из судов, принадлежащих семье ван Бролин?

— Неужели я не догадался бы проверить? — улыбнулся самодовольно фамильяр, отхлебывая из бурдюка. — Во Флиссингене живут моряки, в том числе те, кто ходит с Виллемом Баренцем, помощником капитана Якоба, которому старый ван Бролин завещал управление морскими делами своей семьи до совершеннолетия сына.

— И что ты выяснил?

— Баренц на «Меркурии» вышел в море без наследника.

Наступила тишина, нарушаемая лишь работой челюстей трех мужчин. В мрачном подвале, у тела погибшего, старшего брата одного из умерщвленных еще годы назад антверпенцев, они насыщались, думая, как вскоре дойдут до конца списка семнадцати. Всех, до кого они дотянутся, ждет этот сырой подвал у канала Ваппер, из которого берут воду антверпенские пивовары.

Что будет, если и тогда окажется, что имя убийцы отца Бертрама по-прежнему остается неизвестным, думал Кунц. Я привык получать ясные ответы, это все, что я умею, все, во что я верю. Моя жизнь и есть ответ Господу на его призыв защитить его от поруганий. Видишь, Господи, я плачу самую высокую цену за истину, глаза Кунца остановились на покойнике, задержались, его лоб наморщился. Вдруг он закрыл веки, ему почудился голос отца Бертрама, слабый шепот, едва различимый, нет, нет, Кунцу казалось, что вот-вот поймет, о чем хотел сказать его единственный друг, о чем предупредить, но вроде бы уже сложившиеся фразы распадались, терялись, вскоре шепот Бертрама издалека вовсе перестал доноситься.

Кунц Гакке разомкнул глаза, понял, что оба подчиненных смотрят на его лицо, по которому текут слезы.

— Я слышал его голос, — прошептал Кунц, вытирая щеки тыльной стороной ладони, облаченной в перчатку. — Он пытался что-то мне сказать. Направить. Помочь.

Инквизитор видел молитвенное благоговение в глазах палача, фамильяр скрывал насмешку под маской сочувствия. Кунц отвернулся от обоих, пошел к выходу из подвала.

— Мне надо побыть одному, — бросил через плечо. — Избавьтесь от тела. Завтра нас ждет новая работа.

— Да, ваша милость, — сказал Отто, глядя, как инквизиторские сапоги исчезают из вида в проеме лестницы. Не торопясь, они с палачом доели весь хлеб с ветчиной, допили пиво, потом отволокли труп к Вапперу и, вскрыв брюшную полость, столкнули покойника в черную воду.

— Когда уже мы получим постоянную резиденцию и официальную работу? — произнес Отто, ежась на холодном ночном ветру.

— Наша работа там, где укажет его милость, — ответил палач. — Осталось менее половины списка, и вскоре, с божьей помощью, отделаем всех.

Фамильяр покачал головой и ничего на это не сказал.

Крест на могиле Феликс поставил, использовав доски, из которых была сколочена развалившаяся одноколка. Засапожным ножом одного из татар вырезал «Agraphena Pulchra», а ниже — «Pulvis et umbra sumus».

— Старина Гораций, — тихо сказал подошедший Габри. — Не думал, что ты помнишь его поэзию.

— Мне казалось, ты и сам уже забыл, кто это был такой, — сказал Феликс, не оборачиваясь.

— Я и правда, удивляюсь, что помню хоть что-то. В этом аду мне пришлось хуже, чем Данте. Он прожил полжизни перед своим путешествием, и у него был великий проводник. А я оставил тебя в лесу выздоравливать, и в нижние круги опускался сам.

— И что там, в нижних кругах?

— Дьяволы, что еще, — сказал Габри, становясь на колени. — Прочитаем вместе Реквием по ней? Надеюсь, ты не в обиде, что я убежал? В схватке от меня не было бы толку.

Феликс повернул голову, смерил тяжелым взглядом хлипкого паренька в обносках с изуродованным оспой лицом. В самом деле, этот человек, с которым предстоит знакомиться заново, не мог бы ему помочь. Только помешать. Только завести в самый дикий и чужой угол Европы, где бросить умирающего под присмотром незнакомой лесной ведьмы. Нет, он несправедлив к другу, Феликс поморщился, отгоняя злые тяжелые мысли. Ни от кого нельзя требовать больше, чем он способен дать, говорила когда-то Амброзия.