Росс Лэйдлоу - Аттила, Бич Божий

Повернувшись к командующему восточной армией, Бонифаций улыбнулся.

– Ну, Аспар, думаю, на этот раз победа будет за нами.

– Возможно. В любом случае, нам следует быть крайне осторожными, господин. Гейзерих – тот еще хитрец. Что-то мне подсказывает, что какой-нибудь неожиданный ход он для нас наверняка уж приготовил.

Подозрения Аспара подтвердились уже через несколько минут, когда к группе офицеров подлетел на взмыленном коне один из разведчиков.

– Господин, вандалы в лесу, – тяжело дыша, он указал на небольшую сосновую рощу, растянувшуюся вдоль дальнего берега реки. – Хорошо замаскированы. Я спешился и подошел так близко, как только смог. Пересчитать их, господин, мне не удалось, но, с виду, их там не так уж и мало. Мне удалось уйти незамеченным – в этом я уверен.

Эйфория, едва не вскружившая комиту голову, мгновенно улетучилась. Если разведчик был прав, ситуация выглядела уже не столь однозначной. Если он станет придерживаться своего плана и ждать атаки германцев, то попадет между двух огней – вандалы, расположившиеся на холме, нападут спереди, а те, что в лесу, ударят с фланга. Если же он возьмет инициативу в свои руки и сам перейдет в наступление, засевшие в лесу успеют присоединиться к своим товарищам еще до того, как он сумеет их отсечь, а объединенные силы противника вполне могут навязать римлянам ожесточенный бой.

Внезапно Бонифаций почувствовал себя вконец истощенным и обессиленным. Он знал, что должен принять решение – и быстро, – но мозг его никак не хотел включаться в работу на полную мощность. Ужасное чувство вины, терзавшее полководца с тех самых пор, как призванные им на помощь вандалы расползлись по Африке, грабя и опустошая города и деревни, депрессия, накатившая на него после смерти дорогого друга, Августина, – вместе они разъедали его веру в себя, разрушали его волю. Все еще пребывая в мрачных раздумьях, Бонифаций заметил, что Аспар пытается ему что-то объяснить, и, сделав над собой усилие, обратился во внимание.

– Господин, – настойчиво повторил Аспар, – разве вы не видите? Мы можем этим воспользоваться. Разделив войско, Гейзерих допустил ошибку. Предположим, нашего разведчика вандалы не видели. Что это значит? Да то, что Гейзерих и не подозревает о том, что мы раскрыли его диспозиции. Если наша лучшая конница зайдет к залегшим в лесу вандалам с тыла, мы сможем их оттуда выкурить. Если наши парни продвинутся вдоль реки, они будут скрыты деревьями и застигнут неприятеля врасплох, а когда уж вандалы окажутся на ровной местности, наши всадники без труда их перебьют. Реки не видно из-за небольшого склона, поэтому стоящее на холме войско противника не сразу поймет, что происходит, а когда поймет, будет уже слишком поздно. А с теми мы уж как-нибудь справимся. Потеряв половину своей армии, они будут уже не в силах что-либо предпринять. – Аспар взял паузу, ожидая реакции комита. Когда же ее не последовало, он почти закричал: – Это сработает, господин, непременно сработает, только мы не должны ждать – неужели вы не понимаете? Умоляю вас, господин, отдайте приказ! – С этими словами он протянул полководцу собственный диптих – пару соединенных петлями вощеных дощечек, используемых полевыми командирами для передачи донесений.

План Аспара дерзок, прост и вполне выполним, признался себе Бонифаций. Но его смущала мысль о том, что придется оголить центр, оставив головное войско без лучших сил конницы, пусть даже и на непродолжительный период времени. Он уже открыл рот для того, чтобы подозвать к себе всадников, которые бы передали нужные указания, но так и не смог вымолвить ни слова. Страх и нерешительность сковали Бонифация, и подходящий момент был упущен.

Ошибочно приняв молчание полководца за неуважение, Аспар пришел в ярость:

– Понимаю. Раз уж я алан – а значит, тот же варвар, – то моим мнением можно и пренебречь! – Его утонченные, изысканные черты лица – а в жилах представителей его расы всегда текла персидская кровь – потемнели от гнева. – Что ж, сражайся с Гейзерихом один, римлянин. Вы стоите друг друга. – Пришпорив коня, Аспар умчался туда, где стояла восточная конница.

Оцепенев от ужаса – какой приходит в кошмарных снах, когда безопасность твоя зависит от быстроты реакции, а конечности отказываются тебе повиноваться, – Бонифаций взирал на то, как вандалы спускаются по своему холму и карабкаются на тот, где стоял римский фронт. Оглушающе брякнули мечи и копья, когда две армии сошлись лицом к лицу. Та дикость и свирепость, с которой ринулись в бой германцы, заставила римлян покачнуться и отойти на пару шагов назад. Линия их дрогнула, но выстояла, и уже через несколько секунд ряды их выровнялись вновь. Защищенные латами, дисциплинированные, превратившиеся за долгие годы муштры и тренировок в мощную, сплоченную боевую машину, римляне постепенно начали теснить вандалов назад. Германцы, сражавшиеся на римских флангах, ни в чем не уступали самим римлянам. В отличие от ненадежных федератов, целыми племенами поселившихся на территории империи в обмен на обещание защищать – если то будет необходимо – Рим под предводительством собственных вождей, германцы пополняли ряды римской армии, руководствуясь личным выбором, на правах рекрутов-добровольцев, и давали Риму лучших и самых отважных его солдат. Присягнув империи на верность, они никогда не изменяли данному слову, пусть им даже и приходилось сражаться против таких же, как и они сами, германцев.

Внезапно, когда уже казалось, что римлянам вот-вот удастся дожать противника, их правый фланг начал сыпаться на мелкие, разрозненные группки солдат – то выскочили из леса сидевшие там в засаде вандалы. Дестабилизирующая шоковая волна прошла по всему римскому войску. Сплоченные ряды распались; одни замирали в нерешительности, другие налетали на первых и уже не в состоянии были как следует держать мечи и выставлять копья. Никаких указаний от командира не поступало, и римская армия впала сначала в ступор, а затем и в самую настоящую панику. С диким боевым кличем, который, казалось, придавал им сверхчеловеческую силу, вандалы ринулись в атаку; их выставленные вперед копья зачастую пробивали даже самые прочные доспехи. Словно оставленные у огня восковые фигурки, теряли свою стройность римские ряды, один за другим. В считаные мгновения еще недавно выглядевшая крепкой и неуязвимой армия рассыпалась на части, превратившись в бегущую толпу, задавшуюся одной-единственной целью: спастись любой ценой.

Конница преуспела в этом больше. Пеший воин всегда испытывает определенную робость перед конным противником; за счет мощи и скорости большинству римских всадников, в том числе и офицеров, удалось пробиться сквозь плотные, но неорганизованные ряды вандалов. Пехотинцы были не столь удачливы. Почти все они полегли на поле боя или же попали в плен; до стен Гиппона добралось столь малое их количество, что решено было, наряду с солдатами, забрать с собой, на отплывавшие к берегам Италии суда, и простых горожан. С великой тяжестью на сердце и слезами на глазах наблюдал стоявший на палубе своего корабля Бонифаций за тем, как медленно исчезало из виду африканское побережье. Всего за несколько месяцев он умудрился проиграть два сражения, потерять цвет римских армий и богатейшую часть Западной империи.